Остров
Шрифт:
— И что, трудящиеся острова Мизантропов?.. — Мамонт, задрав голову, смотрел в небо, особо густо заполненное сегодня вертолетами. — И что, опять на цепь? Вновь в край осиротелый?
— Будем болтаться на одной рее, товарищи джентльмены, — В легкомысленных словах Кента прозвучала невольная растерянность.
— Готов перерезать себе глотку, если это не так. Клянусь Нептуном! — гаркнул Чукигек и загоготал. Он все заметнее подражал Кенту. Пацан где-то пропадал и сейчас вернулся заметно выпивший. — В Библии еще советуют повесить на шею мельничный жернов и утопиться.
Кент покосился на него, но промолчал.
— Теперь в дом залезут, обворуют, — скрипел появившийся Демьяныч. — Кто теперь по острову лазит?
— Из моего дома могут вынести только мусорное ведро, — почти про себя пробормотал Мамонт.
— Это из твоего!.. — продолжал ворчать Демьяныч.
"С возрастом пьянство из области удалого веселья плавно переходит в мученичество," — почему-то подумал Мамонт, глядя на Чукигека. В последнее время пацан приобрел совсем дикий вид: неимоверно расклешенные штаны и жилет в цветных заплатах, отросшие волосы свешиваются на лицо.
"Неуютно чувствую я себя в собственной шкуре. В сердце булькает что-то, — мысленно пожаловался он кому-то. — И почки… В глазах темнеет."
— От тела уже ничего не осталось хорошего, — пробормотал он вслух. — Так неблагоприятно относиться к единственному здоровью.
— Чего?
— И не сплю почти, — сердито заговорил Мамонт. — Чем старше становишься, тем сложнее и сложнее на свете жить…
— И пить, — закончил ухмыляющийся Чукигек.
— Чем болеешь? — без интереса спросил кто-то.
— Всем. Из хорошего в организме остался один мозг. Уже не хватает здоровья на безделье… Ладно, у меня дела. Поползу к себе в чулан, подыхать.
— Погоди, дядя Мамонт, не расходись.
Мамонт вопросительно посмотрел на Чукигека. Появился Квак, опять стремительно заговорил о чем-то на своем птичьем языке.
— Он говорит, — пояснил Чукигек, — что Наган клад нашел. Там он, в овраге… В овраге, за японской ресторацией.
— Какой клад?
Мудак захихикал.
"С кем приходится работать", — мрачно думал Мамонт, шагая за Кваком. Сзади захрустели в буреломе мизантропы.
— Оружие там, — наконец, пояснил Чукигек.
— Холодное? — прозвучал во тьме Кент.
— Теплое. Заколебал ты…
— Какое еще оружие? Палицы и бумеранги? Вот гондурас!
Впереди щебетал Квак.
"… Господина Нагана говорить, кушать будут давать. Долг. Деньги потома…" — разобрал Мамонт.
— Пилять, — зачем-то добавил Квак. За время, проведенное на острове, все корейцы полюбили материться по-русски.
— Помню, в войну, — рассказывал кому-то Козюльский, — забежал в деревню одну. Жрать очень хотел. Захожу в хату чью-то, дали мне картошки, капусты там, сала даже немного. А тут полицаи в деревню- патруль… Я на сеновале успел спрятаться, в сарае, а полицаи меня по всей деревне — искать. Один на сеновал залез и давай в сено штыком тыкать. Бьет и бьет… Я оттуда выскочил, кричу: "Дяденька, не убивай." Штык тот — прям напротив, в сердце упертый. Плачу.
— И что? Живой ведь, — Пенелоп, похоже, был единственным, кто еще не слышал эту историю. — Отпустил, значит, тебя?.. А винтовку отнял?..
За японской "ресторацией", маленьким щелястым домиком на сваях, двигались огни. В темноте звучали голоса Пенелопа и Козюльского:
— …А ты что, в сумдоме не был? — бубнил Козюльский. — Я побывал… Приходилось.
— И что в том доме делал?
— Лечился, что еще делал… от змея.
— От какого еще змея?
— От какого, от зеленого…
Над краем оврага поднялся кто-то, опутанный кабелем, держа над головой нечто вроде ручного прожектора, напряженно смотрел в темноту, в их сторону. Вблизи оказалось, что это Нагана. Мамонт машинально подумал, что лица у Наганы практически нет: какая-то пухлая подушка, без носа, без глаз. Вместо глаз — массивные квадратные очки, куриная гузка вместо рта. — "В отличии от Квака."
Овраг был заполнен приливной водой, заметной только по раздробленному отражению лунного света в ней. Оказалось, что здесь появилась большая деревянная лодка, нечто вроде моторной шаланды с длиной тонкой мачтой без паруса. Внезапно очутившийся здесь Аркадий и несколько незнакомых корейцев переносили что-то на берег. Случайно освещенная куча вдруг оказалась оружием. Оружием и чем-то еще: уже малозначительным. Мамонт наткнулся на остановившегося впереди Чукигека.
Набежал Нагана, что-то доказывал, горячо объяснял, тыча обеими руками в сторону железной горы. Чукигек жадно выхватил оттуда небольшой округлый карабин — такой Мамонт видел на газетных фотографиях во время кубинских заварушек.
— А этот работает?
— Будет работать, — ответил из темноты Демьяныч. — Если нажать на курок.
— И что, Демьяныч, нравится винтовка?
— Видали и получше… Что за автомат такой? — Подошедший Демьяныч взял в руки автомат с диском и ручкой спереди, под стволом.
— Я в кино видел такие, — решил пояснить Мамонт, отстранив Нагану, — в старых американских фильмах, гангстерских.
В кустах были навалены консервы из магазина Наганы, фляжки, солдатские ботинки, кажется, даже старая одежда.
— А это что такое? — Мамонт понюхал что-то невнятное, пахнущее резиной.
— Кажись, противогазы лошадиные, — Сзади стоял Аркадий. — Или верблюжьи. Знакомые дела: мне в "Сельхозснабе" тоже всякий неликвид совали. По всем оврагам лишнее железо ржавело.
— Специально сбалансированный нож, — радовался где-то Чукигек.
— Удивил. С таким точно сбалансированным я на жену когда-то ходил, — прозвучал в темноте Демьяныч.
— Эх, жизнь бестолковая, — Козюльский, сгорбившись, сидел на куче оружия.
— Ты чего? — Мимоходом удивился, проходивший мимо, Кент.
— Каково память-то во мне живет. Вот за затвор взялся, и рука сразу былое вспомнила… Запах смазки почуял и будто очнулся, опять в красной партизанке очутился. Эх, молодость куда-то задевалась, вся жизнь моя дурацкая без толку развеялась.