Остров
Шрифт:
— В браке расчета быть не может. Любой брак абсурден.
— Это точно, — заговорил Козюльский. — Женятся только по дурости. У меня, видать, дурости больше не достает.
Мамонт вспомнил сейчас свою жену и уже открыл рот, чтобы поддержать Козюльского, но Кент опередил его.
— Это у тебя-то, Семен Михайлович? Лучше про дурость не скромничай.
— А что я? — сразу стушевался Козюльский. — Я и не спорю, — Похоже, он, как и все мизантропы, ощущал, что сегодня Кент — главное лицо, жених. Он же организатор застолья.
— А что? — опять спросил Чукигек. — Новая жена про вдову твою, про Дафнию, знает?
— Новая нет, зачем ей знать. Жены такой вариант не терпят. Что я, жен не знаю?
К навесу подъезжал Аркадий на какой-то завывающей механической тележке, в которой мизантропы подозревали газонокосилку. Вдалеке плелась его белая лошадь, запряженная в бочку, то скрывалась с глаз, то появлялась на неровной дороге. Старательно отворачиваясь от мизантропов, Аркадий о чем-то толковал с поваром.
— Опять торгует чем-то господин коммерсант, — прокомментировал кто-то. — Колониальным товаром.
— Да не, видать, воду продает.
— У нас тоже закуска есть, — заговорил, стоящий впереди всех, Чукигек. — К вину белому — рыба, всякие ракообразные… Шашлык, — почему-то неуверенно добавил он.
— Собачатина что ли?
— А ты что хотел за такие деньги? Денег собрали с гулькин хер.
— Ладно, ерунда, — вмешался Пенелоп. — Главное — казенная есть. Полно. Вот настоящее угощение.
— С выпивкой хорошо, — согласился Чукигек. — Несоразмерно много, есть чем аборигенов удивить. Я слышал, когда-то карибские пираты бочки с ромом в лес на ночь ставили. Сверху — зажженный фонарь. Чтобы мошкара, всякая дрянь крылатая, вплоть до летучих мышей, в бочку падала-тонула для особой ядрености. Я будущий хранитель традиций здесь, на острове Мизантропов.
— Покажем папуасам как надо веселиться, — зловеще пробормотал Пенелоп.
К Аркадию и повару подъехала бочка, ей управлял, конечно, Квак, сегодня в шляпе-конусе и неизменной, залоснившейся до потери цвета, тельняшке. Потемневшая от воды бочка была прохладна даже на вид.
— Все и повсюду утеряли искусство так веселиться, — высказался Чукигек. — За деньги будем обучать, мы сумеем. У нас, мизантропов, в голове свежо и весело. Ужо покажем штатникам и всем другим изумленным народам…
— Сегодня, чуваки, с меня сюрприз. Обещаю, — заговорил Кент.
— Рояль в тех кустах?
— Может и рояль… Погоди, увидишь. Я в местах заключения в Клубе веселых и находчивых играл, за капитана.
— Да, в тех местах веселых и находчивых полно, — подтвердил, о чем-то задумавшийся, Козюльский.
— Водку вместе с будущим тестем собираюсь выпускать, получать спекулятивную прибыль, — неожиданно переключился Кент. — Из масляной пальмы. ("Масленичной", — подумал Мамонт.) Уже название придумал — "Прощай, грусть". Вот такой в моей голове возник дьявольский план. Тесть у меня интересный: метра два ростом, башка бритая и вся в наколках. Вон он плывет, свадебный кортеж, — В море, из ничего, возникала белая моторная яхта. — Как много всего, оказывается, можно купить за деньги. У меня еще есть кое-что впереди. Впереди, — задумчиво повторил Кент. — Помню, раз в Москве мне в метро яйца турникетом прищемило.
На верхней палубе яхты шевелилась пестрая толпа. Раздавалась невнятная пока песня.
— Родственники, — как будто с сомнением произнес Кент.
— Вот я родственниками сильно богат, — заговорил Пенелоп. — У бати одних детей, как горошин в стручке. Он уж позабыл про многих. Только со мной дружит.
— У меня жен количество за шесть зашкалило, — к чему-то сказал Демьяныч. — Шесть штук за спиной. Давно расписывать перестали… А ты, Мамонт, почему неженатый?
— Потому что умею читать мысли невест.
— Нет, Мамонт, неправ ты, — опять заговорил, задумчиво молчавший до этого, Кент.
"В чем это я неправ?"
— Неправильная неполноценная это жизнь: без бабы. Если есть малая возможность, я вот всегда рад о бабе заботиться. ("О папуаске что ли?" — с неудовольствием подумал Мамонт.) Несмотря на вдову мою, Дафнию.
— Мы ребята удалые, ищем щели половые, — пробурчал он.
— Ну да, как тараканы, — рассеянно отозвался Кент. — Девушка и ее немолодой человек, — непонятно добавил он. — Принц был старый и женатый.
— Больше не понадобиться тебе на материк ездить, в кино голых баб наблюдать, — сказал Пенелоп.
"Мамонт бабе, конечно, не опора…" — додумать это до конца Мамонт не успел: отвлекли прибывшие. Выйдя на берег, еще на ходу, они стали танцевать. Топтались на сверкающем сахарной белизной песке, пели низкими голосами под ритмичный стук своих барабанов. В голосах женщин звучало непонятное Мамонту ликование.
"Мир женщин враждебен мне отсутствием юмора, — подумал он. — Теперь мне, как окончательному уже обывателю, тоже, вроде, нужна жена. Не помешала бы теперь."
— Это и есть гавайцы? Или полинезийцы? — Оглядывался на мизантропов Чукигек. — Я думал, голые, пальмовыми листьями прикрытые, так рассуждал по своей простоте. Вот бы с одной такой в лифте застрять.
Мужики-полинезийцы в летних белых и розовых пиджаках с гитарами и барабанами держались отдельно. Женщины вышли вперед, кружились на ходу в пляске. Возраст их можно было определить по толщине: чем старше, тем шире. Молодые тоже были крупными: высокими и ширококостными.
— Сколько их, — заговорил Козюльский. — Выбор! Сейчас новую, седьмую жену тебе, Демьяныч, изберем. Может мать невесты устроит?
Старик почему-то не возмущался, не возражал, смотрел вперед серьезно.
— Не слишком старая, — тоже разглядел Чукигек, — подвяленная слегка. Лет сорока.
— Ну нет, — возражал Козюльский. — Тоже с фигурой.
"Сытно живут", — Даже издали Мамонт разглядел на женских лицах, забытое за последнее время, достоинство, созданное с помощью косметики. На шеях у них, дорого, по-праздничному, одетых, висели гирлянды цветов.
— Что-то белого платья не видать, — комментировал кто-то. — Где твоя?