Острова
Шрифт:
– Согласен, но мы… То есть наши биокреаторы добились неплохих результатов с так называемыми мягкими муглами или гибкими муглами, которые в известной мере обладают всеми перечисленными качествами.
– Это которые? – повернулся к Фрину Спец.
– Ну как же, варвары с планетного сектора «альфа-три ноля, пятьдесят девять, восточной дистанции»…
– Это те, у которых была кратковременная заваруха с нороздулами?
– Заваруха лет на семьсот. У них за это время прошло несколько эпох.
– Так в чем проблема теперь, если «гибкие муглы» доказали свою жизнестойкость и выперли нороздулов с планетного сектора?
– Все не так просто, Спец. Они, как ты выражаешься, выперли нороздулов лишь на ближайшую перспективу, ведя войну совсем уже варварскими методами, не жалея даже собственную популяцию. Цивилизованные субъекты так себя не ведут. Да, мы получили многофункциональных муглов, но расплатой за это оказалась их эмоциональная неустойчивость.
– Откуда ты про них столько знаешь, ты что, работал в их секторе?
– Нет, что ты! Я же у тебя практикуюсь, Спец! – развел руками Фрин и улыбнулся, впервые за долгое время. А еще он почувствовал, что пока не нуждается в очередной капсуле благоприятора, и причиной этой перемены был искренний интерес в глазах более опытного коллеги. Впервые тот видел во Фрине не туповатую комплексующую обузу, а ценный источник информации.
– Я часто запрашиваю отчеты из раздела биокреации, они, кстати, лежат в свободном доступе.
– Только для кандидатов в Лигу, – заметил Спец.
– Ах да, совсем забыл. Но я могу держать тебя в курсе всех новостей, ведь мы теперь друзья.
Фрин сделал паузу, ему показалось, что Спец его не слышит. Однако Спец слышал.
– Давай для начала станем приятелями, Фрин.
– Приятелями?
– Да, приятели – это ступень, предшествующая дружбе, – добавил Спец, стараясь говорить языком, понятным Фрину.
– Ага, это вроде кандидатской ступени?
– Примерно так. Ведь дружба – это очень серьезно, это значит, мы будем нести друг за друга полную ответственность, и зачастую даже за пределами инструкций, понимаешь меня?
– Ну, честно говоря, я и не предполагал, что это настолько серьезно…
Было видно, что Фрин обескуражен.
– Вот поэтому я и предлагаю приятельские отношения. Начинаются они с того, что все отчеты для центра мы вначале обсуждаем и, уж тем более, не транслируем наши беседы в реальном времени.
– Кстати, в центре могут заинтересоваться, почему я прервал эти трансляции, а потом мои кураторы…
– Об этом не беспокойся, – перебил Спец. – Ты можешь сказать, что у нас переменились отношения. Мы глубже погрузились в работу, стали понимать друг друга с полуслова, так что наше общение превратилось в малоинформативные, для постороннего, знаки и полунамеки. Это не выдумка, так работают по-настоящему слаженные группы.
Яркая вспышка, сверкнувшая над операционным столом трансологов, заставила обоих прервать разговор.
– Ух ты! – покачал головой Спец.
– Это они маяк достали.
– А почему сверкнуло?
– Это момент расцепления связей.
– Электричество?
– Нет, лептионовая дуга вроде бы…
– Так говорили вроде, что лептионы – лженаука?
– Это было давно, сейчас лептионовые потоки признаны официально.
– Видать, большая потеря энергии…
– Для субъекта – да, для маяка – нет.
– А он после такого выживет?
– Ну, раньше мы их привозили живыми, почему ты сейчас сомневаешься?
– Раньше я не задавался этим вопросом, да и вообще предпочитал не ждать в демонстрационной. Сами-то мы привыкли к щадящей бесконтактной медицине, а здесь средневековье какое-то.
– Бесконтактно маяк не извлечь.
– Это да. Но вспышка…
– Вспышка происходит из-за разрыва потоков, потому что обезболивание условное, чаще его называют шоковым.
– Это как?
– Ну, пациента парализуют, а потом при резкой боли он почти теряет сознание от шока, и болевые ощущения притупляются.
– Уж лучше бы он терял сознание, – поморщился Спец.
– Этого допускать нельзя, тогда могут измениться многие показания в маяке.
– А крыша у него не поедет после таких мучений?
– Нет, после того как ткани соединяются, шоковые воспоминания стирают. Но разве у тебя не было трансологической практики? Многие в звеньях раньше работали трансологами.
– Нет, – покачал головой Спец. – Была возможность, но я не захотел.
Он вздохнул и отвернулся от демонстрационного панно.
– Ты это… Дай свою лицензионную таблеточку, хотя я знаю, что мне не положено…
– Ну, приятелю я могу дать одну, это ведь не преступление?
– Да, одну не преступление. А вот если я потребую у тебя каждый день по одной, нужно докладывать в центр, несмотря ни на какую дружбу.
– А почему? – удивился Фрин. – Ты ведь, наверное, уже заметил, что я употребляю этот препарат регулярно?
– Заметил, конечно. Но ты сидишь на этом биокорректоре давно, ты с ним в полной совместимости, а мне нельзя, вот разве что одну… Хотя нет, не пробовал и нечего привыкать.
Спец снова посмотрел на демонстрационную панель и опять поморщился.
– Не переживай, ему уже швы спаивают.
– Я понял, вон какой дым стоит.
– Потом сотрут из памяти шоковые переживания, и все будет в порядке.
– И все же жаль их, беззащитных.
– Это ты зря, я недавно читал отчет о мягких муглах, о тех проблемах, с которыми сталкиваются трансологи и наш брат – звенья доставщиков.
– И какие же проблемы?
– Эти муглы-универсалы весьма неустойчивы, как в сознании, так и в бессознательном состоянии. Были случаи, когда они приходили в себя прямо на операционном столе, видимо, от боли, и ломали дорогостоящее оборудование. А один, при попытке обработать его для установки маяка, нанес трансологу удар в спектре тонкой материи, видимо, сгенерировав ее из лептоидных потоков. Так что зря ты за них беспокоишься, работа с мягкими муглами – это как разминирование бинарно-стрессового фугаса, который взрывается, почувствовав страх или волнение сапера.