От Альбиона до Ямайки
Шрифт:
Начиная с этого момента судьба нашей четырехфунтового калибра «плевательницы» начала меняться. До сего момента папенька смотрел на нее сквозь пальцы, полагая, что может себе позволить снисходительно посмотреть на капризы дочурки. Однако после того как обжегся о подожженный выстрелом из «чудачества» заборчик-мишень, который ни в какую не хотел гаснуть, сильно изменил свое мнение об этой Софочкиной затее. Дело в том, что главный боеприпасный мастер Леонардо поступил методом подобия с точностью до наоборот. Он нашел толщину стенки пустотелого яйца, которая еще не рассыпается при выстреле, но при встрече с препятствием разлетается вдребезги. Вместо кресально-кремневого взрывателя применил набитую порохом трубку, воспламеняющуюся в стволе при выстреле, которая при разрушении снаряда поджигала легковоспламеняющуюся смесь, уже растекшуюся по деревянному
«Игрушечная» пушка к этому моменту стараниями разработчиков «вертлюга» доросла до полноценной, хотя и не бронированной башенной установки, вращающейся на все триста шестьдесят градусов. С расчетом из двоих наводчиков и стольких же заряжающих. Собственно, второй наводчик наводил не пушку, а только поворотную планку с прицелом-коллиматором, которая поднимала или опускала целик настоящего прицела в зависимости от угла ее поворота – примитивный лишенный оптики дальномер, показания которого выражены не в единицах расстояния, а в изменении прицела. Механика там самая простая, а за расчеты отвечает лекало, изготовленное в результате пристрелки, то есть опытным путем. Дело в том, что из-за мизерной скорости снарядов посылать их приходится не по настильным траекториям, а по навесным. Зато при подъеме ствола на предельный угол в тридцать градусов добрасывать зажигательную бомбу получается на целую милю. И саму эту бомбу видно в полете. Но кучность неплоха, если полагать целью не человека, а корабль. Да еще и дымок от горящей запальной трубки дает чуть заметный след.
Словом, многие приемы, использовавшиеся в артиллерии конца XIX или начала XX веков с моими подсказками парни реализовали. Убогонько подчас, но в целом полезно. Например, поджигание пороха в пушке не фитилем, подносимым к наполненному порохом запальному отверстию, а втыканием в это отверстие раскаленного железного стержня, что резко сократило задержку выстрела.
С этим стержнем целый огород нагородили. Он нависал сверху и калился в пламени бензиновой… фитиль, в общем, как у керосинки. Не зажигалкой же это называть! Горелка, одним словом, прикрепленная к лафету. При выстреле она вместе с крышечкой съезжала вбок, а стержень посылался точнехонько в запальное отверстие и втыкался в порох. Откатившийся ствол не гасил горелку, оставшуюся на неподвижном лафете, и не переламывал стержень, который к стволу и крепился, отскакивая вместе с ним назад. После наката второй наводчик возвращал на место и стержень, и горелку на крышке, прикрывающей вход в запальное отверстие. В сумме для этой эпохи весьма непростые решения, за которыми последовал новый шаг. В снаряде между стабилизаторами после окончания трубки для запала оставался пустой промежуток, куда очень хотелось впихнуть порох, количество которого в заряде тоже заметно уменьшили, а то он целый факел из жерла выбрасывал, потому что не успевал полностью сгорать из-за короткого ствола. Если рассуждать по-артиллерийски – орудие имеет длину канала всего в семь калибров, три из которых занимает собственно снаряд и еще один занят порохом. На разгон остается расстояние, всего втрое превышающее диаметр. Действительно, игрушечная мортирка по меркам любого времени. А длиннее ствол мы просто не можем отлить – нам сил для этого не хватает и емкости тигля, который помещается в горн. Да и поднять его невозможно, даже если упихнем. Но миля – совсем неплохая дистанция поражения, даже если снаряд пролетает ее за треть минуты. Тут важно, что пушку удобно наводить – она легко крутится. Горизонтально плечевым упором, а вертикально рычагом, делящим усилие втрое, что позволяет рукой удержать ее при откате, когда центр масс отъезжает назад и нагрузка с околонулевой возрастает до сорока фунтов – крепкому матросу вполне посильно, а мы, недоросли, невольно выпускаем рычаг, отчего ствол вместе с лафетом задирается вверх.
Не буду идеализировать, но для стрельбы с качающейся платформы пока никто ничего лучше не придумал. Папенька согласился, когда увидел нашу пальбу, но заопасался, что так можно по собственным мачтам угодить в запале боя. Или по вантам и штагам. Он решил взять «игрушку» для пробы, поставив на полуют с ограничением углов горизонтальной наводки до ста восьмидесяти градусов.
Тем же членам экипажа, которые по боевому расписанию заняты у орудий, «игрушка» пришлась по душе. И на задней оконечности кормы на верхней точке самой приподнятой вверх палубы появилась дополнительная надстройка, чтобы ствол оказался выше фальшборта. Невысокая, четыре фута, и неширокая – проходы вдоль бортов сохранились.
Я, конечно, крепко жалел о том, что ни заряжания с казны, ни нарезных стволов пока выполнить не могу – нет в моем распоряжении нужных технологий и инструмента. Даже сталь нынешняя для пушек не годится. Но Софочка осталась довольна и больше не давила мне на мозги.
Зато отец очень настойчиво требовал сделать ему книппели для двенадцатифунтовок – это когда два ядра связаны цепью. Такая композиция в полете вращается и сокрушает мачты, реи, ванты и паруса – зверская неприятность для любого нынешнего корабля, способная в одно действие лишить его хода и создать проблемы с управляемостью. Однако стреляют ими недалеко из-за непредсказуемости траектории – таким бумерангом и с кабельтова не каждый раз угодишь даже во всю массу парусов. Мне сначала пришла на ум гантеля, потом городошная бита и, наконец, нунчаки. С них и начали – отлили из чугуна четыре палочки диаметром по два дюйма и длиной по десять, связали последовательно коваными из железа кольцами, сложили вместе и скрепили баббитовым пояском, который отлили по месту точно в калибр орудийного жерла. Двенадцатифунтового, естественно.
Для проверки жахнули в крону дерева. Как и ожидалось, центробежные силы в полете разорвали поясок, нунчажная цепь раскрылась и перебила кучу веток – их на хороший костер хватило. Против рангоута этот снаряд оказался не чересчур хорош – самые толстые сучья устояли, но веревкам и тряпкам… пардон, такелажу и парусам от такого гостинца придется кисло. Сам же «гостинец» четырежды переломился по чугуну, разделившись на три меньших снаряда, каждый из которых выбрал свой путь, оставив собственный след обломанных веток. Благодаря этому их и отыскали. Кое-что у нас и с одного захода получается.
Глава 19. Холода
– Ух и холодина, – сказала Сонька, выбираясь из-под одеяла. Потрогала ногами пол, зябко поджала пальцы и, свесившись вниз головой, принялась извлекать из-под кровати ботинки. Обулась и прошла к умывальному тазу – вода в кувшине рядом с ним оказалась покрыта корочкой льда.
– Это называется мороз, – ответил я. – Погляди, как он окна разрисовал. А тебе не ежиться нужно, а быстро одеваться и мчаться к кухонному очагу вместе с кувшином. Там и лицо умоешь после сна, когда вода растопится.
По опыту двух предыдущих зим я уже сообразил, что климат нынешней Британии не настолько мягкий, как в мои времена. Писали где-то, что Гольфстрим в былые века как-то иначе протекал и доставлял в Западную Европу меньше тепла. Однако все-таки особых морозов до этого здесь не припоминают. Ну, снег выпадает, реки замерзают, щеки пощипывает. А тут вдруг на тебе – настоящая дубарина. Это при том, что в окнах одинарное остекление, да еще и отопление производится каминами, которые жрут прорву дров, быстро прогревают помещения, но и выстывают быстрее собственного визга, едва прогорели.
В этом доме их шесть. Вернее, пять, плюс кухонный очаг, который от камина отличается только тем, что на нем готовят. Трубы уходят вверх сквозь толщу стен, принося немного тепла на второй этаж в жилые комнаты. Опять же, форма одежды местных жителей на морозы не рассчитана – в холода они надевают суконные пальто или куртки, отличающиеся длиной. От колен или ниже – пальто или шинель. Выше – камзол. До бедер или в пояс – тужурка. Еще плащи шерстяные, у которых на плечах лежит пелерина до локтей. Они больше от дождя спасают, но довольно теплые. Тулупчиков овчинных или хотя бы заячьих нет и в помине, а меховые шубки – предмет роскоши, статусные вещицы. Конечно, у матушки, ее дочек и крестницы таковые есть, да еще у Бетти с маминого плеча. Но надевать сапоги на размер больше с суконной портянкой я Софочку научил. А рукавички из того же сукна она себе сама пошила. Не маленькая уже по местным меркам – девять лет, десятый.