От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Фирсов Иван Иванович

— На сем, господа офицеры, закончим, и памятуй­те, што лучшая оборона от неприятеля есть нападение на него и лихая атака…

В середине мая все три отряда заняли исходные по­зиции и приступили к крейсированию в заданных ак­ваториях. Но не прошло и недели, как случилось несча­стье. Во время похода на шканцах фрегата «Первый» флагмана отряда, контр-адмирала Баранова, сразил намертво сердечный приступ. Сенявин без промедле­ния назначил вместо него Сухотина, а сам принял ко­мандование отрядом в Керченском проливе.

Отправляя Сухотина в плавание, Сенявин преду­предил:

— Поимей в виду, ежели в Цемессе обнаружишь эскадру турок, немедля дай мне знать. Тебе одному не под силу совладать с линейными кораблями. Блокируй выход из бухты, а там я с Кинсбергеном подоспею на помощь.

Отправляясь в крейсерство из Кафы, Сухотин начал с обследования Тамани, то ли острова, то ли полуостро­ва, лежащего к югу от Керченского пролива, на берегу, занятом турками и ногайскими татарами.

Весной, в половодье, когда вешние кубанские воды переполняют все лиманы в дельте Кубани, южный, Ки-зилташский лиман превращается в самый настоящий залив с выходом в Черное море. Правда, он весьма мел­ководный и практически недоступен для морских судов.

К нему-то и подошел в предрассветной дымке 26 мая младший флагман, капитан 1-го ранга Сухотин со своей эскадрой. Как развивались дальнейшие события, на основании рапорта Сухотина, красочно описал в до­несении Адмиралтейств-коллегий старший флагман, вице-адмирал Сенявин из Таганрогского порта две не дели спустя.

«…В то его крейсерство г. капитан 1 ранга Яков Су­хотин 26 мая усмотрел в казылташской пристани, что при реке Кубань, в дальнем от них расстоянии суда под парусами, коих для дествительного досмотра посылал он бот «Темерник» и через оный как получил рапорт, что при той пристани имеется 6 больших судов и нема­лое число малых, то ко оным он с эскадрою хотя после­довал еще 27-го числа, но за переменными и противны­ми ветрами пред ту пристань пришел 29-го числа, где по уменьшающейся глубине, будучи в незнаемом ему месте, принужден был с фрегатом за глубоким его хо­дом, остановиться, и для остановки тех неприятель­ских судов, послал он корабли «Новопавловск» и «Азов», да бот «Темерник», препоруча их под команду из тех корабельных командиров старшему капитан-лейтенанту Ивану Баскакову, который с теми двумя кораблями и ботом палубным, с моря заперши ту при­стань, начал действие кораблей из гаубиц и вскоре за­жег одно из неприятельских судов, брошенною от него, Баскакова, с корабля «Новопавловска» бомбою, от кое­го зажжения, как он предусмотрел что неприятель пришел в замешательство и люди с больших судов по­средством бывших при них тумбасов и шлюпок побе­жали на берег, а малые суда рекою вверх, то он, Баска­ков, послал за бегущими в реку вслед им шлюпку с во­оруженными матросами лейтенанта Александра Мака­рова, который и силился бегущие неприятельские суда догонять, в чем и преуспел более навесть им страха, от которого они, поставив паруса, и употребя всю силу своих весел и бежали по реке Кубани, за коими он не оставил бы своей погони, но случай ночной темноты и неизвестность ему реки, далее оных преследовать не допустила; и возвращаясь от погони из реки осмотрел, что горевшее судно имело 8 пушек, а прочие 5 имели по 2 пушки, снабженные ядрами и порохом на которых он уже, кроме одного спрятавшегося в интрюме от турок, грека, никого других людей не нашел, и наперве он хо­тя и старался те суда вывести из бухты, но крепость противного ветра, темнота ночная и течение в том ему воспрепятствовали, почему он и принужден был их брошенными на оные гранатами с огнем зажечь, после чего сам со шлюпками возвратился на эскадру благопо­лучно. И по тому сожжению 6-ти неприятельских су­дов, 30-го мая корабли «Новопавловск», «Азов» и бот «Темерник» возвратились в эскадру и того ж 30-го чис­ла по приказу помянутого г. Сухотина за усмотренны­ми им идущими с противного берега к Тамани двумя неприятельскими судами делал корабль «Морея» пого­ню и по возвращении того корабля командир оного лей­тенант Францис Денисон рапортовал, что он одно одно­мачтовое судно нашел на якоре без людей и отправил его к эскадре со своими людьми, а другое двухмачтовое и с людьми, взяв в плен, привел в эскадру, из коей те оба судна отправлены в Керчь, куда я писал дабы весь экипаж переписали и взяли в магазины, а те суда от­правили бы в таганрогский порт, взятых же на втором судне людей 81 человек, из коих турок приказал ото­слать к г. таганрогскому коменданту в работу, а татар крымских переправить в Крым и отпустить».

Одержав первую победу в кампании, Сухотин крей­сировал с эскадрой к пристани Суджук-Калев в Цемес­ской бухте. Неприятеля там не оказалось, и эскадра легла на обратный курс. 8 июня на подходе к Кызыл-ташскому лиману марсовый матрос закричал:

— К осту на видимости два десять парусов под бе­регом!

Сухотин перешел на правый борт, вскинул подзор­ную трубу. «Так и есть, видимо, турки ночью опять пробрались до Кызылташа».

— Поднять сигнал «Модону!» Атаковать непри­ятеля!

Шестнадцатипушечный «новоманерный» «Модон» не заставил себя ждать. Спустя четверть часа раздался первый, пристрелочный выстрел. Ядро подняло всплеск воды, показав недолет. Осторожно лавируя на мелководье, «Модон» приближался к пристани. На ту­рецких судах, еще не спустивших паруса, забегали лю­ди, лихорадочно рубили якорные канаты, транспорта разворачивались в сторону Кубани. Второй залп сразу накрыл крайние два судна, и на их палубах заполыхало пламя, обдавая огнем паруса. Было видно, как с бортов в панике бросались в воду люди и плыли к берегу. «Все бы ладно, — сожалел командир «Модона», — жаль, ос­тальные утекли, за отмелью к ним не пробраться».

Выслушав рапорт командира «Модона», Сухотин похвалил его за сноровку экипажа.

— Касаемо трофеев не горюй, кампания токмо на­чалась. Успеем наверстать…

Узнав силу русской эскадры у берегов Тамани, не­приятель отправил эскадру с десантом к южному побе­режью Крыма.

Три недели патрулировала эскадра Кинсбергена от Кафы до Балаклавы, отходила от брега мористее, но не­приятель не показывался. За эти дни экипаж «Таган­рога» , где держал свой флаг Кинсберген, понемногу по-обвыкся с новым флагманом. Главное, что командир лейтенант Колычев, офицеры и матросы почувствова­ли, во-первых, твердую руку, а потом и безошибоч­ность команд своего флагмана. Голландец каким-то ма­нером, не глядя на паруса, оценивал малейшие измене­ния силы и направления ветра, делал замечания ко­мандиру, передавал выговор на идущий следом «Ко­рон», не стесняясь давал затрещины зазевавшемуся матросу, и все это у него выходило беззаботно, как само собой разумеющееся.

В половине июня отряд зашел в Балаклавскую бух­ту налиться водой и пополнить запасы провизии.

В полдень 20 июня в Балаклаву прискакал верхом на коне казачий урядник, посланец старшего начальни­ка на Южном берегу Крыма генерал-майора Крохиуса.

— Велено передать вашему благородию, — доло­жил он Кинсбергену, — на море поодаль виднеется па­рус. Их высокородие, генерал, полагают, что сие вра­жеское судно.

По тревоге «Таганрог» под флагом Кинсбергена и «Корон» вышли из бухты. Выходили через узкий, из­вилистый проход с большим трудом. Второй день с мо­ря дул встречный ветер. Пришлось, как говорят моря­ки, верповаться. Завозить якорь, шпилем выбирать якорный канат, завозить другой якорь на шлюпке, от­давать его. Выбрав первый якорь, подтягиваться на втором и повторять операцию сначала.

Когда корабли оказались на чистой воде, уже смер­калось. Встречный ветер заставил все время лавиро­вать, медленно продвигаясь в сторону Анатолии. Наблюдатели, матросы на салингах, специальных пло­щадках, установленных высоко на мачтах для работы со снастями и парусами, всю ночь не смыкали глаз. Вглядывались в темь, надеясь заметить огоньки непри­ятельского судна. Первым на рассвете крикнул матрос на брам-салинге, самой высокой грот-мачты корабля «Корон»:

— Вижу парус на зюйде!

«Корон» в ту же минуту репетовал флагману: «Ви­жу неприятеля». Кинсберген на правых шканцах уже наводил подзорную трубу прямо по носу «Таганрога».

— На румб зюйд-ост! — отрывисто, не отрываясь от окуляра, скомандовал флагман.

Турецкий парусник, тоже не отворачивая, устре­мился навстречу русским. Но что это? Из утренней дымки один за другим выплыли три линейных турец­ких корабля, а следом виднелся еще один парусник, поменьше. Стоявший рядом с Кинсбергеном коман­дир «Таганрога» поежился. «На трех передних турец­ких кораблях не менее ста пятидесяти пушек. У нас же с «Короном», который, кстати, отстает, всего трид­цать две».

Все три турецких корабля, с вице-адмиральским флагом на головном, неотвратимо сближались с одино­ким русским судном.

Кинсберген опустил трубу. На Лице его играла за­дорная усмешка.

— Капитан! Держать два румба правее! Барабаны, тревога! Атакуем левым бортом капудан-пашу!

Противники медленно сближались, турецкий флаг­ман, видимо, заволновался, не выдержал и первым от­крыл огонь. Сражение далеко неравных по силам не­приятелей началось.

Первые ядра турецкого флагмана подняли всплески с большим недолетом, правее «Таганрога».

— Носовые гаубицы! Заряжай брандскугель! Па­ли! — скомандовал Кинсберген. Первый залп русских был меток, загорелся парус под бушпритом турецкого флагмана.

Турки все больше приходили в ярость. Они открыли беспорядочный огонь, стремясь поскорее разделаться с противником, но тот все время ускользал от прямых попаданий. К тому же в помощь ему пришел еще один подобный корабль. Турецкая эскадра пыталась с само­го начала окружить русский корабль, взять его в коль­цо и попросту расстрелять. Но, видимо, капитан там был не из простаков. Он умело использовал малейший промах неприятеля, не только выходил из смертель­ных клещей, но и весьма ощутимо наносил удары по сильному противнику…