От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Фирсов Иван Иванович

Назначенный генерал-губернатором Новороссии, азовским и астраханским, с присущей ему энергией принялся обустраивать Причерноморье. В 1778 году неподалеку от устья Днепра заложил город и порт Хер­сон. Минул всего год, и на первом стапеле Херсонской верфи заложили первенца Черноморского флота 66-пу-шечный линейный корабль. В заслугу усилий графа Григория Петровича, по присоединению Крыма к Рос­сии, в 1783 году он был пожалован светлейшим князем Таврическим. Херсон обустраивался, сооружали новые стапели, закладывали линейные корабли и фрегаты, которые ждали пополнений из российской глубинки. На берегу, неподалеку от верфи, вырос порт, единст­венный на Черном море. К его причалам швартовались купеческие торговые суда из Ливорно и Неаполя, Франции, Архипелага, Бейрута и Константинополя. У причалов не хватало места. Купеческие шхуны ожи­дали своей очереди на рейде Днепра. Карантина в Хер­соне пока не создали. Командир порта, нерасторопный и бесхозяйственный капитан 1-го ранга Овцын, прини­мал все на

слово, вокруг него шныряли мздоимцы и мо­шенники, а в Адмиралтействе на стапелях работы ве­лись кое-как. Потемкин уволил Овцына, вместо него назначил генерал-майора Муромцева. Ушел в отставку и основатель Херсона, главный командир крепости, ге­нерал-поручик Иван Ганнибал. На смену ему прибыл из Севастополя командующий флотами Черного и Азовского морей вице-адмирал Федот Клокачев. Бы­валый моряк, герой Чесмы не привык тянуть кани­тель. Первым делом навел порядок в порту, где преж­ний начальник, как заметил сразу Клокачев, «ни при­ходного, ни расходного счету не знал, и охотники не пропустили случая в мутной воде рыбу ловить». Ожи­вилась работа на стапелях, веселей зазвенели плотниц­кие топоры, завизжали звонче пилы, запылал ярче огонь в кузнях, проворнее застучали молотобойцы.

Отзвук с Херсонских стапелей докатился до завист­ливой Европы. Одними из первых всполошились фран­цузы. Министр иностранных дел Вержени спешно опо­вестил европейские страны, запугивая русской угро­зой: «Крым лишь первая станция русских на пути к Бо­сфору, и поэтому должно его отстоять, а в крайнем слу­чае, хотя не допускать русского военного флота в Чер­ное море».

Екатерина II вначале не придавала значения попыт­кам западных держав натравить турок на Россию и ус­покаивала Потемкина: «Отовсюду слышу, что турки вооружаются, но друзья их удержат до времени».

Но уже спустя два месяца императрица встревожи­лась. «Я точно знаю, — делилась она тревогами с По­темкиным, — что французы манят Порту недопущени­ем флота нашего в Архипелаг и ссудою офицерами». Не отставала от французов и Англия, на пути интере­сов которой, в Индию и на Ближний Восток, появлял­ся новый противник на море.

Усилия явных и скрытых недругов России сказа­лись скоро. В нарушение мирного договора турецкий флот пытался высадить десант на Кинбурнскую косу, огибавшую с юга Днепровский лиман. Турки знали, что эта безлюдная песчаная коса, протянувшаяся на 30 с лишним миль на запад, оберегает подходы к Херсону. Но турецкая эскадра припоздала. Год тому назад, пре­дупрежденный главнокомандующим армией в Крыму и на Кубани, генерал-фельдмаршалом Петром Румян-цевым-Задунайским, генерал-поручик Александр Су­воров скрытно соорудил укрепления и развернул бата­рею на Кинбурнской косе.

Растерялся капудан-паша, но рисковать не стал, удалился с эскадрой в море. В том же, 1782 году, опять нарушая мирный договор, турецкие полки перешли на правый берег Кубани и заняли Тамань. Все бы ничего, земли нейтральные, но неопрятные янычары занесли в Прикубанье страшную заразу, чуму. Видимо, на ка­кой-то фелюге турецкой ранней весной «моровая язва», как простой народ окрестил чуму, заползла в Таганрог, на противоположный берег моря. И со страшной силой понеслась эта зараза по прибрежным селениям. Полез­ла чума и в Полтаву, Елизаветград, Екатеринослав, Кременчуг. Не миновала лихоманка и Севастопольские бухты. В разгар лета чума унесла сотни жизней егерей на берегу. Недавно назначенный командиром порта контр-адмирал Фома Мекензи, прирожденный англи­чанин, жаловался графу Чернышеву: «Я всего оного из­бегаю по спасению всего общества, оставил всех штаб-и обер-офицеров и служителей на судах, кроме тех, кои у печения хлебов и других надобностей… А притом и для покупки мяса посылать некого за оказавшейся в лежащих в близких расстояниях татарских деревнях, даже и в полках великой болезни». Докатилась-таки «моровая язва» и до Херсона. За пять месяцев, с мая по сентябрь, только из числа матросов и мастеровых на Херсонской верфи чума унесла жизни 385 человек, а го­рожан погибло несчетно много тысяч…

На море Клокачева никто не мог упрекнуть в нере­шительности или неуверенности. Когда в Хиосском бою, при Чесме, флагман Спиридов по недоразумению засомневался в Клокачеве и крикнул ему знаменитое: «Поздравляю вас матросом!» — капитан 1-го ранга Клокачев доказал своими действиями и отменной лич­ной храбростью ошибочность суждения о нем адмирала Спиридова…

Нынче Клокачеву пришлось сражаться с невиди­мым и коварным врагом. Никто из лекарей толком не мог объяснить по незнанию, как бороться с чумой. Все твердили, что эта зараза передается через воздух. На верфи, вокруг стапелей, на улицах города, вокруг казарм заполыхали костры. Жгли солому, сухие сучья кустарников, временами поджигали пороховые шаш­ки. Дым обволакивал весь город, стелился в окрестнос­тях Херсона, но чума продолжала косить людей. Клока-чев распорядился обмываться служителям и мастеро­вым уксусом, при общении отворачиваться друг от дру­га, ведь работы на стапелях продолжались, Черномор­ский флот ждал первое пополнение, на воду сошел и до­страивался на плаву первенец — «Слава Екатерины».

В Петербурге поднялась тревога, императрица бес­покойно сообщала Потемкину: «Дай мне знать о про­должении, или утушении, или пресечении,

язва сия меня стращает, опасаюсь все, чтобы не прекратилась паки… внутрь России». Осмелели противники, Анг­лия, Франция, Пруссия толкали Турцию против Рос­сии, о чем делилась с тревогой Екатерина с тем же Гри­шенькой: «Теперь ожидаю с часу на час объявления войны по интригам французов и пруссаков». К чести Потемкина, он один из немногих не поддался панике. Разъезжал по всей Новороссии, налаживал, как мог, борьбу с чумой. Сам князь без боязни ходил по улицам Херсона и Кременчуга, посещал госпитали, и лихоман­ка обходила его стороной. В противостоянии с ней весо­мую помощь оказал родич Потемкина, самобытный русский врач Данил о Самойлович. Он первым в Европе распознал среду, через которую переносится чума, и со­здал методу борьбы с ней, и в том числе «на судне море­ходном, людей, экипаж судна составляющих…». Он понимал, как важно сейчас искоренить заразу, флот Черноморский только нарождался.

* * *

Основу каждой судостроительной верфи составля­ют стапеля, довольно сложные устройства, на которых закладывается и сооружается судно. Сперва в основу закладывается киль, к нему крепится носовая часть, форштевень и кормовая оконечность киля, ахтерште­вень. К этим основам корпуса наращиваются попереч­ные ребра-шпангоуты, которые затем сплошь скреп­ляются досками, составляющими обшивку корпуса корабля. Потом начинается работа по обустройству сложной внутренней конструкции корпуса, и по завер­шении судно спускается на воду. На нем ставят и кре­пят мачты с продолжением вверх, стеньгами, устанав­ливаются орудия… День спуска судна на воду считает­ся его днем рождения, и ему присваивается имя. Но на верфи несколько стапелей, и на них продолжают со­оружать очередные судна. Они покуда безымянны, им присваиваются номера, соответствующие номеру ста­пеля.., В июне 1783 года командиром строящегося на стапеле № 4 66-пушечного корабля был назначен ка­питан 2-го ранга Федор Ушаков. В Херсон Ушакову надлежало сопровождать команду служителей-матро­сов для пополнения экипажа корабля и мастеровых людей, которым предстояло завершить постройку ко­рабля № 4. Вместе с командой корабля № 4 следовали еще экипажи шести кораблей. Всего набралось 4 тыся­чи без малого матросов и разных мастеровых людей. Компания довольно пестрая по возрасту, интересам и положению.

Матросов числилось семь сотен, но служители, вы­рвавшись на просторы российские, проявили свойст­венный им характер простого люда, не обремененного лямками корабельной службы…

По штату на 6-пушечный линейный корабль пола­галось десяток офицеров и около шестисот боцманов, квартирмейстеров, констапелей, канониров и десятки других званий нижних чинов. Экипажи были непол­ные, it под командой Ушакова состояло сотни три-че­тыре. Но он отвечал за всю колонну. В подчинении Ушакова оказались два расторопных офицера, лейте­нант Петр Данилов и мичман Семен Пустошкин.

Петербург колонна покидала аккурат на Петров день, 29 июня 1783 года, в ясный, без единого облачка на небе, жаркий день.

По миновании заставы сделали первый привал, раз­говелись и тронулись поротно в сторону Первопре­стольной. В Москве для отдыха отвели служивым квар­тиры, для пропитания выдали жалованье.

В корабельном экипаже Ушакова оказался грамо­тей, смышленый слесарь, Иван Полномочный19 . Един­ственная должность на корабле, а без нее не обойтись. Своему ремеслу Иван выучился сызмальства у отца, медника. Мастерил отец тазы, кастрюли, котлы в дале­кой Вологодчине. Помаялся Иван рекрутом, денщиком у офицера из Адмиралтейств-коллегий, да выручила смекалка. Когда прознали, что он ремесленник, сразу определили на корабль. Кроме Балтики успел совер­шить вояж из Архангельска в Кронштадт, морем пол­Европы обошел вокруг. Любознательный слесарь, один, быть может, из многих тысяч бывших крепост­ных, связавших свою жизнь с морской службой, оста­вил для потомства описание бытия своего. Он-то до-вольето красочно отобразил пребывание в Москве своих собратьев, бедолаг-матросов, отводивших душу на Тверской, Ямской и других улицах Первопрестольной. «Первой партии дали жалованье, и они загуляли, сде­лали бунт: объездчика по кабакам прибили и всех раз­били; такой тревоги наделали — и полицейских и бу­дочников разбили, — даже в трещотки ударили; будоч­ники их одного до смерти убили, а других на руках пе­реносили; и нашего одного убили, так, что на другой день я помер; такой бунт сделали, что лавочники запо­ры похватали, на помощь своим и наша было партия хотела первой пособить, да все трезвые и офицеры про­гнали всех по квартирам, не позволили… И по всей Москве разнеслась молва о морских служителях. «То-то, говорят, эдакая смола прилипчата». А из Москвы отправляли все партии на нанятых извозчиках, на при­стяжных».

Где-то между Москвой и Тулой извозчиков отпусти­ли, побросали котомки и другие пожитки на телеги, построились команды поротно и зашагали перелеска­ми да шляхом по степи на юг. Не доходя Кременчуга, стали попадаться навстречу купцы, торговцы, чумаки-селяне.

— В Кременчуге поветрие дьявольское, моровая язва косит человеков, не признает ни стара ни мала, звания не спрашивает…

Последний привал перед Херсоном по распоряже­нию Ушакова делали на берегу Днепра. С южной сторо­ны тянуло гарью, то ли жгли где-то костры, то ли ка­мыши полыхали.