От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Фирсов Иван Иванович

— Дозвольте доложить, ваше превосходительст­во, — начал Ушаков. Он уже догадался, что это Марк Иванович Войнович, командующий флотской дивизи­ей, по старшинству звания. Его 66-пушечный корабль, уже спущенный на воду, достраивался на плаву.

Прервав Ушакова, Войнович неожиданно поманил его и направился к трапу. На стенке он также внезап­но, с некоторой фамильярностью взял Ушакова под руку и, увлекая за собой, с оттенком напускного доброду­шия произнес:

— Ты что же, батюшка, не представляешься как положено. Ая-яй, а я тебя вчера заждался.

Ушаков впервые встречал такую, довольно развяз­ную форму общения со старшим по званию. Первое впечатление от Войновича подтверждали его предполо­жения о характере, видимо, будущего начальника и со­служивца. Сняв шляпу, Войнович, весь лоснящийся от пота, помахивал ею, словно веером. Чернявый, с торча­щими во все стороны космами, он вдруг напомнил Ушакову таракана.

— Дозвольте доложить, ваше превосходительст­во, — несколько отстранившись, продолжал Уша­ков, — в городе чумная зараза, так я обязан был преж­де о служителях озаботиться.

— О всех, батюшка, не озаботишься. И о себе ра­деть надобно, — видимо обиженный холодным равно­душием собеседника, Войнович надел шляпу и невоз­мутимо произнес: — Прошу, пожалуй, заглядывай ко мне вечерком. Винцом побалуемся. Я завсегда гос­тям рад.

Глядя вслед отъезжающей коляске, Ушаков не­вольно подумал: «С чумою-то мне совладать, быть мо­жет, и удастся. А вот с тобою ужиться, наверное, тру­дов будет стоить немалых ».

Первые две недели работа на стапеле спорилась, но вдруг появился первый больной с признаками чумы.

— Так что, ваше превосходительство, покуда не яв­но, одначе жар и на теле пятна проступают, — доложил штаб-лекарь после вечернего осмотра.

— Немедля его во двор, соорудить на ночь камышо­вый шалашик и чтоб ни с кем ни-ни. Посуду и все протчее для него отделить. А что предпринимать посовету­ешь, Степан Лукич, медлить-то нам не дозволено?

— Действо должно быть одно, Федор Федорович, по науке медицинской самое наилучшее таких болезных содержать в отдалении, а где сыскать для них помещение?

Слушая штаб-лекаря, Ушаков уже принял про себя решение. Вечером, несмотря на поздний час, он был у Клокачева.

Вице-адмирал, видимо утомившийся за день, сгор­бившись, сидел за столом. Улыбнувшись через силу, спросил:

— Воюешь с растреклятой, Федор Федорович? Слыхал о тебе немало лестного от Муромцева. С чем по­жаловал?

— Беда у меня, ваше превосходительство, кажись, лихоманка в экипаж занеслась.

— Так сие обыденно, не един десяток каждодневно спроваживаем на тот свет. У тебя-то сколько их?

— Покуда-то един, одначе лиха беда начало.

— Что надумал?

— Прошу дозволения вашего превосходительства завтра же поутру всей командой переселиться в степь. Там привольно, землянки отроем, из камыша хаты со­орудим. Покуда на дворе теплынь. Мыслю, там мы с за­разой повоюем и сладим.

— А со стапелем-то как?

— Команды, как и прежде, водить станем под при­смотром офицеров. Харчить будут днем на стапеле. За­втракать и вечерять в степи.

Клокачев распрямился, на лице разгладились мор­щины.

— А ты ведь дельное задумал. Добро, действуй, ви­димо, и остатным командам за тобой следом надлежит отправиться.

Ушаков вернулся в казармы, когда артельные пар­тии закончили ужинать. Не мешкая, собрал офицеров, распорядился готовиться к выходу в степь.

— Поутру прибудут обозники с телегами. Весь скарб погрузить, и айда в степь. Почнем враз из камы­ша ладить хатки-палатки в виде покоев для ночлега.

Поодаль оброем земляночки, камышом же крытые, да­бы артельно не скапливать служителей в одном месте. Для болезных соорудим в дальнем довольно расстоя­нии две большие палатки. Вкруг них землянки для по­правляющихся.

Ушаков говорил степенно, не торопясь, всматри­вался в лица офицеров. Кажется, основу, его коман­дирский замысел, поняли и нетерпеливо перемина­лись, ждали команды.

— Все, други мои, — необычно закончил Ушаков, никогда прежде не обращавшийся так к офице­рам, — ступайте к служителям. Штаб-лекаря и штур­мана прошу задержаться.

Когда офицеры, еще переговариваясь, выходили из комнаты, Ушаков пояснил корабельному штурману Дементию Михайлову:

— Тащите сюда ваш инструментарий прокладоч­ный, плотную бумагу и все, что потребно для черчения. Вычертим диспозицию нашего полевого лагеря. А вы, Степан Лукич, — обратился он к лекарю, — присажи­вайтесь. Обмаракуем с вами, каким образом располо­жить все наши субстанции. Не позабыть бы про козлы для проветривания и сушки платья. В реке будем про­мывать оное после уксусной обработки. Покуда сол­нышко греет, в охотку служителям и лишний раз иску­паться не грех.

Утренняя заря только занималась, а степь под Хер­соном огласилась непривычным для этих мест шумом. Тарахтели телеги, притаптывая бурьян, шагали ко­манды, рассыпавшись по полю, матросы вбивали ко­лышки, размечали места под палатки, землянки, наре­зали камыш у Днепра. Вокруг под ногами пищали по­тревоженные суслики, сновали полевые мышки.

К полудню камышовая огородка обозначила поле­вой лагерь команды ушаковского корабля. По замыс­лу командира сооружались камышовые палатки, мат­росы рыли землянки. Как доносил Ушаков, все постройки по своему предназначению делились на шесть категорий.

« — Под литерой А — палатки из камыша для каж­дой артели;

— под литерой В — маленькие землянки вокруг ар­тельных палаток для изоляции подозреваемых больных;

— под литерой С — деревянные козлы для провет­ривания платья;

— под литерой D — в отдалении от лагеря две боль­шие и несколько малых землянок для больных;

— под литерой Е — маленькие палатки в отдале­нии для отделения только что выявленных больных от здоровых;

— под литерой F — карантин для выздоравливаю­щих».