От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор
Шрифт:
Взвесив все эти обстоятельства, я решил возвратиться в Зайсанский пост, вылечиться там в госпитале и тогда с новыми силами итти опять в Гучен и далее в Тибет. Тяжело было притти мне к такому решению. Не один раз вчера я плакал при мысли о необходимости вернуться. Трудно было свыкнуться с подобным решением, но горькая необходимость принуждала к нему. Эклон грустил не менее меня. Хотя, конечно, очень тяжело и горько ворочаться, но совестью своею я спокоен: всё, что возможно было сделать, я сделал, перенёс целых два месяца, даже более, мучтельной болезни и шёл вперёд, пока была еще малейшая надежда на выздоровление. Теперь эта надежда исчезла окончательно, и я покорюсь горькой необходимости. Таким образом, наши двухмесячные труды дорогою из Кульджи и полный лишений переход через Джунгарскую пустыню — всё пропало даром. Вот истинное несчастье!
27 ноября. В 8 1/2 утра выступили в обратный путь. Ехать верхом я не могу, поэтому купили в Гучене за 17 1/2 лан передок от русской телеги и на эту двухколёску примостили сиденье. Вьюков у
28–30 ноября. Каждый день делаем более 25 вёрст. Спешим в Зайсан, но далеко еще до него. Между тем, болезнь от тряски в телеге с каждым днём усиливается: зуд и боль нестерпимые; по временам так донимают, что невольно катятся из глаз слёзы. Крайне тяжело. С одной стороны, мучительная болезнь, с другой — гнетущая мысль о возврате и потере нескольких месяцев времени. Когда пройдём половину пути к Зайсану, тогда, пожалуй, станет немного легче. Теперь же для меня такие тяжёлые дни, каких еще не было в моей жизни (54). Бескормица и безводие сильно истомляют наших верблюдов и лошадей. Придётся в Зайсане добывать новых и тратить на это, быть может, тысячу рублей (55).
Климат ноября. Почти весь этот месяц проведён был нами возле Гучена. Характеристику ноября составляют сильные холода, каких вовсе нельзя было ожидать при столь низком положении названного города. Тем более за Тянь-шанем, в расстоянии каких-нибудь 150 вёрст, как, например, в Турфане, зима тёплая, и снег не падал, по словам туземцев, целых 15 лет. Между тем возле Гучена морозы стояли день в день в течение всего месяца и доходили на восходе солнца до —26°,2. Снег также падал нередко, хотя вообще небольшой (всего 9 снежных дней) и сплошь покрывал землю от 2 до 3 дюймов; даже днём термометр в тени показывал —17°. Притом снег здесь падал хлопьями, а не мелкой сухой пылью, как в Монголии и в Северном Тибете. Вообще исполинская стена Тянь-шаня задерживает и осаждает на своём северном склоне все испарения, приносимые из Сибири. По той же причине после каждой морозной и тихой ночи возле Гучена появлялся сильный иней. Погода в ноябре, вероятно, также в зависимости от задерживающего влияния Тянь-шаня, стояла большей частью облачная, что весьма редко случается в среднеазиатских пустынях. Ветры дули мало, только слабые и умеренные; часто были совершенно тихие дни. Колебания барометра были, как и на Лоб-норе весною, очень велики. В тихую, ясную погоду в полдень становилось тепло, но и в это время термометр на солнце всегда показывал ниже нуля.
2 декабря. Ночь напролёт не спал от зуда. Быть может, он усилился от перемены погоды (идёт снег) и от отвратительной горько-солёной воды. Монголы не пьют этой воды, считая её вредной. Тем не менее принуждены были остаться дневать, чтобы покормить верблюдов и лошадей и самим отдохнуть немного. От дурной воды начинает у меня болеть живот. Это ещё прибавка к моим страданиям.
Город Гучен. Расположенный возле северной подошвы Тянь-шаня недалеко (…верстах) от знаменитой группы Богдо-ола, Гучен, сам по себе, невелик и начал обстраиваться лишь в самое последнее время. Сколько в нём теперь жителей, не знаю, но китайских войск, как говорят, три тысячи. Лавок мелочных и более крупных сотни две. Товары мануфактурные привозятся из Пекина; продукты же (хлеб, овощи) в небольшом количестве засеваются в окрестностях самого города. Большей же частью хлеб привозят из Кульджи, на продовольствие китайских войск по подряду Каменского. Скот пригоняют тургоуты с речки Кобука, татары и киргизы — из Зайсанского края [130] . Дороговизна на всё страшная. Монеты нет никакой, кроме серебра в слитках и мелких рубленых кусочках. За каждую мелочную покупку приходится отвешивать серебро. Последнего здесь очень много. Простой подёнщик носит иногда порядочный мешок таких денег. Сами купцы говорят, что у них только и дёшево серебро, всё же остальное очень дорого. Лан в Гучене так же мало значит, как у нас гривенник. Русским купцам торговать в Гучене не позволяют; из Кульджи с нашей стороны запрещён вывоз хлеба и скота (кроме доставки хлеба Каменским по подряду) [131] . Китайские войска, расположенные в Гучене, как и везде, отличаются крайней деморализацией. Сплошь и кряду грабят жителей, разбойничают по дорогам. Начальники делятся в таком случае с подчинёнными. Кроме войск, собственно жители Гучена состоят из китайцев и дунган; последние уцелели [благодаря] своей покорности. Свою религию могут исполнять, но должны носить косу, как китайцы. Кроме того, приезжающие торговцы из Баркуля, Хами, Турфана и других мест [132] . Несмотря на опасность грабежей, эти торговцы ради большой наживы пускаются в путь.
130
Те
131
Зуд и боль не дают писать [приписка на полях].
132
[Фраза, по-видимому, не закончена].
5—20 декабря. Всё это время было употреблено на переход до Зайсанского поста. Шли без днёвок с восхода солнца почти до заката. Всё это время я должен был сидеть в телеге, которая трясла немилосердно, в особенности по кочкам. От такой тряски ежедневно болела голова; боль эту ещё увеличивал постоянный дым в юрте. Грязь на всех нас была страшная, в особенности у меня, так как по несколько раз в день и в ночь приходилось мазаться дёгтем с салом, чтобы хоть немного унять нестерпимый зуд. От подобной мази белье пачкалось страшно, штаны были насквозь пропитаны дегтярным салом. Холода стояли страшные, 5 суток сряду ртуть в термометре замерзала. В юрте ночью без огня мороз доходил до —26°. И на таком холоде в грязи приходилось проводить ночи наполовину без сна. Мёрзлой мазью, в темноте и морозе 5–6 раз в ночь нужно было мазаться. Брр!.. противно вспомнить о таких тяжёлых временах.
Казакам было также чрезвычайно трудно, так как они на подобных морозах всё время проводили на дворе и спали в палатке, предпочитая там лучше мёрзнуть, нежели спать в юрте в нашем обществе.
…За несколько дней до Зайсана я, послав киргиза вперёд к приставу, просил выслать мне сани и лошадей в урочище Цаган-обо (в 65 верстах от Зайсана), там, где стоит летом наш пикет. Две почтовых пары были высланы, и мы 20-го числа вечером приехали на них в Зайсан. Хороши мы были в это время своей наружностью. Борода отросла, всклокоченные волосы, не мылись мы от самого Гучена, лица потемнели от морозов и дыма в юрте; словом, мы были похожи на кого угодно, только не на европейцев; нечего говорить, с какой жадностью накинулись мы на принесённый ужин и с какой радостью на следующий день вымылись в бане. Возврат в Зайсан наделал нам не мало хлопот. Придётся сделать лишних 1 300 вёрст и на 4 месяца затормозить экспедицию. Притом и расход будет немаленький, считая прожитие в Зайсане, а главное, порчу верблюдов. Половина из них протёрла себе пятки и, вероятно, не будет годиться на дальнейший путь.
Вообще киргизские верблюды, несмотря на свой рост и силу, оказались плохими для путешествия потому именно, что непривычны к дороге. В Зайсане мы поместились в нанятой маленькой квартире. Будем лечиться, а затем в половине февраля опять махнём в Тибет.
21–31 декабря. Живём в Зайсанском посту. Из квартиры никуда не выходим. Лечимся. Облегчения пока еще нет.
Климат декабря. [Этот месяц] проведён нами в Джунгарии по дороге из Гучена в Зайсанский пост; последнюю треть пробыли в этом посту. Трудно было ожидать на этой широте таких сильных холодов, какие стояли весь этот месяц [133] . На восходе солнца 11 суток мороз переходил за —30° и пять суток сряду, с 5 по 10 декабря, при наблюдениях утром и вечером, ртуть в термометре замерзала, — следовательно, мороз стоял выше [ниже] —40°, К сожалению, я не имел спиртового термометра для точного определения страшного холода. Даже в полдень, в один из подобных дней, термометр показывал —33°. Снег шёл 9 раз, но всегда небольшой; только один порядочный буран случился 3-го числа. Вообще снег в Джунгарской пустыне лежал от 2 до 4 дюймов, с приближением к Сауру и возле Зайсана снег достигал полфута глубины. Погода стояла тихая (сильный ветер только два раза), и половина дней месяца были ясны.
133
Такие сильные морозы стояли в это время в посту Зайсанском и в Кульдже. Ни там ни здесь старожилы не запомнят подобных холодов. Притом как велика была площадь охлаждения: от Гучена до Кульджи, а может быть, и более [приписка на полях дневника].
1 января 1878 г. В горе великом встречен был новый год! Возврат, с одной стороны, болезнь — с другой, разные мелкие неприятности от своих спутников, — всё это сгустилось вместе и тяжёлым бременем лежит на душе.
Дай бог, чтобы наступающий год был для меня более счастлив, чтобы прихотливая фортуна снова начала мне покровительствовать и дала возможность закончить успешно предпринятую экспедицию. Не мало трудов и здоровья принесено уже мною в жертву заветной цели; пусть же такая цель будет вполне достигнута, не ради пустой славы, но для пользы науки…
Сюда, счастье, сюда, сюда!..
2—10 января. Попрежнему в Зайсане. Скука страшная. Целый день сижу дома, примачиваю и мажу больное место. Пользы пока еще нет; зуд попрежнему невыносимый. Ночи проводятся наполовину без сна. Эта невольная бессонница, постоянное нервное напряжение, страшная скука, малая надежда на близкое выздоровление — всё это вместе убийственно действует на меня. Ко всему ещё присоединяются постоянные неприятности от казаков, которые пьянствуют и ведут себя невыносимо скверно. Да, таких трудных дней, как теперь, и вообще в нынешнюю зиму, еще не было во всей моей жизни.