От рук художества своего
Шрифт:
В глубине сада кружила над старой липой одинокая галка. Она беспокойно и горько вскрикивала, слетала с верхних веток на землю и снова в несколько сильных взмахов подымалась вверх.
Потом птица резко взмыла и странно подымалась, распластав крылья. В этот миг из окна раздался оглушительный выстрел. Галка, приняв в свое тело лишний вес, остановилась в воздухе, зависла и, заваливаясь на одно крыло, камнем упала под дерево.
Со страху караульному стало трудно дышать, в груди сперло. Он
Отшвырнув от себя тяжелое ружье и поморщившись от грохота, императрица велела комнатному лакею призвать девицу Анну Федоровну Юшкову, дочь боярина. Та обещала для развлечения государыни доставить во дворец Настасью Филатовну Шестакову, давнюю знакомую Анны Иоанновны.
Юшкова неслышно вплыла в опочивальню. Но государыня имела звериный слух. Не оборачиваясь она спросила:
— Ты обещала Филатовну. Доставили?
Юшкова встрепенулась:
— Доставили, доставили!
— Зови немедля!
Филатовну привели, когда императрица уже изволила раздеться ко сну.
Ее величество позволила Филатовне пожаловать к ручке и взяла ее за плечо так крепко, что с телом захватила.
Она подвела ее к окну, разглядывала, засматривала в глаза. Потом сказала:
— Стара ты очень стала, Филатовна, не так, как раньше была. — Она тяжело вздохнула. — Пожелтела вона как!
— Уже, матушка, — запричитала Филатовна, — запустила я себя, прежде пачкалась, белилась, брови марала, румянилась, так и получше была. А ноне захирела!
Анна Иоанновна улыбнулась.
— Румяниться не надобно, а брови марай! Получше будешь! Ну, а я, Филатовна, стара ли стала, погляди-ка?
— Никак, матушка, ни капельки старинки в вашем лице, ну ни капельки в вашем величестве нет!
— Ну, а толщиною я какова? — спросила государыня. — Небось уже с Авдотью Ивановну Чернышову? А? Только не ври!
— Господь вам судья, матушка, нельзя и сравнить ваше величество с нею, она же вдвое толще!
— Вот, вот видишь ли! — удовлетворенно протянула императрица и строго приказала: — Ну, говори, Филатовна!
Та замигала часто, замешкалась:
— Не знаю, что, матушка, и говорить. Дай отдохнуть, матушка!
— На том свете отдохнем! На том! — Императрица рассмеялась, видя неловкость и смущение Филатовны, и приказала: — Ну, поди ко мне поближе!
Филатовна плюхнулась пред нею в самые ножки.
— Подымите ее! — крикнула Анна Иоанновна.
Мужеподобная шутиха, что неотлучно была при императрице, бросилась со всех ног подымать Филатовну. А та еще пуще растерялась, не умея встать. Наконец кое-как Филатовну поставили на ноги.
Императрица снова велит:
— Ну, Филатовна, говори! А то отдам Бирону на конюшню!
— Спаси и помилуй, не знаю, матушка, что и говорить!
— Рассказывай страшное, про разбойников. Живо!
Гостья про себя подумала: "Вот навязалась, ведьма, на мою голову", — а вслух сказала:
— Да я же с разбойниками, матушка, и не живала.
— Не живала! Ну, так выдумай! Ну что, не можешь? Ладно уж, иди спать!
Обрадованная Филатовна выплыла из опочивальни лебедем. Уже за дверьми передохнула: "Фу, слава богу, отцепилась!" А поутру, в десятом часу, ее снова призвала императрица.
— Чаю, тебе не мягко спать было, Филатовна?
— Мягко, матушка, мягко, уж так выспалась! — Филатовна снова упала в землю перед ее величеством.
Императрица тешилась. Она встала с утра в хорошем расположении духа.
— Подымите ее, а то сызнова уснет! Ну, Филатовна, рассказывай! Не томи!
— Да что и говорить, матушка! Вчерашний день я была будто каменная. С дороги устала. И ко встрече, как к исповеди, готовилась.
— Ну, Филатовна, говори, говори еще!
— Не знаю, что и говорить, всемилостивая!
— Эко ты поглупела, милая, к старости! Где твой муж, у каких дел?
— В селе Дединове, матушка, в Коломенском уезде, управителем служит. Живем хорошо с ним, ладно.
— А вы же раньше были в новгородских?
— Да, матушка, а нынче эти волости, государыня, отданы в Невский монастырь.
— Ну, и где же вам лучше?
— В новгородских лучше было, государыня! А в энтих беднее…
— Ну, а мужики в ваших местах богаты ли?
— Богаты, матушка, в достатке.
— Почему вы от них не богаты?
— А кто знает! Может, они ловчат, может, воруют… А у меня, всемилостивейшая государыня, муж честен и беден. Он спать ляжет и говорит: "Я сплю и ничего не боюся, и подушка в головах не вертится".
— Так-то лучше, Филатовна! Не богатство пользует, а честь, не воровство избавляет от смерти, а правда! Или не так?
— Так, матушка, истинно так!
— Ну, Филатовна, говори, говори!
— Да уж все высказала, матушка!
— Еще не все! А скажи-ка, стреляют ли дамы у вас в Москве?
— Видела, государыня, князь Алексей Михайлович Черкасский учит стрелять княжну из окна. А мишень у них на заборе поставлена. Вот и тешатся…
— Ну, а попадает ли княжна в мишень?
— Иное, матушка, попадает, а иное кривенько.
— Ну, а в птиц стреляет ли?
— Да, видела сама, государыня, посадили голубя близко к мишени и застрелили в крыло. И голубь, бедный, ходил накривобок, уж так, сердешного, жалко мне было, а в другой раз его княжна и пристрелила.
— Ну, а другие дамы стреляют ли?