От Ржева до Берлина. Воины 3-й гвардейской истребительной авиадивизии о себе и боевых товарищах
Шрифт:
На партийном и комсомольском собрании в 1-м полку выступили товарищи и прямо говорили своему комиссару: Дранко, ты – комиссар, а допустил трусость, и вот приказ как раз и говорит об этом. Правда, это было уже после того, как Дранко исправился, но ему прямо тогда говорили, вставал какой-нибудь сержант и высказывал всё, что он думает по этому вопросу. А что касается технического состава, то он просто даже после этого приказа воспрял, как говорится, духом.
17 сентября у нас проходила лётно-техническая конференция. Она была подготовлена политотделом. Там также обсуждались приказы [№] 227, затем [№] 0685, они были положены в основу всей работы конференции. Доклады там были построены по линии действия нашей авиации и авиации противника. Говорилось и о недостатках нашей работы, вскрывалось всё, что наболело за этот период. Но вместе с тем отмечались и положительные стороны. Проведение этой конференции дало очень много, и не только лётному и техническому составу, но и самому аппарату Управления дивизии, так как в будущем дивизии пришлось принимать новые полки, и итоги конференции явились фактором, который помог
Наряду с боевой работой в этот период проводилась и большая боевая работа по подготовке кадров. Я отношу эту работу за счёт тов. АНДРЕЕВА*, заместителя командира дивизии. Он по существу здесь являлся педагогом, воспитателем от начала и до конца. Во-первых, он сам – классический лётчик, он был в своё время командиром полка, и до июня мес[яца] [19]42 г. он воевал под Ленинградом и на Калининском фронте. Имеет несколько сбитых вражеских самолётов; и имеет вообще большой боевой опыт. И по линии тренировки, по линии подготовки лётного состава он положил много стараний и провёл большую работу. Может быть, на этом участке политотдел проводил меньшую работу, так как тренировка проходила в Кимрах, а боевая работа – на фронте. Лётчики приходили к нам из школы сырые, неотёсанные, и нужно было в короткие сроки оттренировать.
Затем на аэродроме Мигалово политотдел также проводил большую воспитательную работу, но главным образом здесь работал, как я уже сказал, тов. Андреев. Кроме того, в отношении воспитания и в отношении подготовки лётного состава много работал и сам Ухов. Нужно сказать, что Ухов заботился и о сохранении материальной части, и о сохранении лётного состава. Он входил во все мелочи работы лётного состава. Кроме того, он – прекрасный организатор и хозяйственный человек, он должен знать всё. Ясно, что каждый командир должен знать всё, и если он не знает, то это, значит, плохой командир. Но Ухов, помимо всего прочего, прекрасно знал людей, он прекрасно знал лётчиков, техников, он знает настроение каждого человека, он следит за каждым человеком. Он также следит за всем ходом событий, ежедневно он делает себе записи, если, например, лётчик не вернулся с задания. Он не даст никому покоя, пока не узнает, где лётчик. И если он знает, что лётчик с самолётом сидит в таком-то месте, то он обязательно должен знать, в каком состоянии находится лётчик и когда он будет оттуда вывезен. А если он ещё не вывезен, то он не успокоится до тех пор, пока его не вывезут. Не случайно мы своими силами вывезли 23 самолёта из 35, не случайно, что Ухов знает, в каких мастерских ремонтируется самолёт, когда он будет готов, причём он и сам туда залетит и сам посмотрит, сам примет все меры к тому, чтобы ввести в строй самолёт как можно скорее.
Когда сообщается, что сбит самолёт, то он зачастую выезжает сам на передовую линию и устанавливает правильность сообщённого. Это, конечно, необходимая черта командира, но не у каждого командира она есть, а у него всё это собрано. К вопросам политработы и воспитательной работы он относится с исключительным вниманием. Очень часто он приходит и говорит, что хотелось бы, чтобы политотдел сделал бы то-то и то-то. Причём никогда не было такого случая, чтобы у командира с политаппаратом была бы какая-нибудь недоговорённость, чтобы командир показал бы себя чванливой фигурой, не явился бы на партийное собрание. Он всегда приходит первым, он всегда выступит, всегда скажет всё, что нужно. Он – глубоко партийный человек. В отношении воспитания лётного состава он не даёт покоя Андрееву – иди, смотри и т. д., т. е. в этом человеке собраны все качества командира, командира-воспитателя, командира, который заботится обо всём, что ему доверяется. В нём есть некоторая резкость, которая не нравится некоторым старшим начальникам, что влияет на отношение к нему вышестоящих организаций. Вообще, полковник Ухов заслуживает больше того, что он имеет. Он прекрасно знает своё место командира, вы никогда, например, не увидите его в нетрезвом состоянии. И если такой командир и поругает кого-нибудь, то люди на него не обижаются, все его уважают, да он зря и не будет ругать.
Стиль работы командира – совершенно правильный. Он входит во все детали жизни дивизии, он знаком со всем тем, что творится в его хозяйстве. Если нужно что-нибудь сказать, он всегда прямо скажет, а не будет кривить душой, и, кто бы перед ним ни был – начальник ли штаба или рядовой работник, он всегда скажет ему прямо то, что находит нужным. Это очень хорошее качество командира.
С ЯНЬКОВЫМ мы встретились ещё в декабре [19]41 г., и с тех пор мы с ним и работаем вместе. Как коммунист, тов. Яньков – очень сильный коммунист и политически хорошо развит. Он очень честный человек и беспощадно относится ко всякого рода антипартийным и антигосударственным проявлениям, даже готов здесь идти на перегибы. Его работа как комиссара была сильно ощутима не столько в отношении руководства политотдела, и, как комиссар, он поднял престиж политотдела очень высоко, в работе партийных органов чувствовалась большая лёгкость. Я говорю о прошлом периоде, уже не говоря о настоящем периоде работы, так как Ухов сам исключительно партийный человек, и трудностей здесь никаких не возникало, мы всегда держим его в курсе всех наших дел.
Как комиссар, тов. Яньков очень чутко относится ко всем, всегда всех выслушает. Так, например, когда ему было доложено о случае в 63[-м] полку, он очень быстро на это реагировал, дал соответствующие указания. Оценку людям он даёт очень правильную. Он уделяет очень большое внимание, даже, может быть, слишком большое, лётному составу, возможно, что является некоторым недостатком, но, с другой стороны, это является и положительной чертой, хотя не нужно забывать и техника, так как техник проводит огромную работу. Но, несмотря на такое внимание, если что-нибудь лётчик натворит, то и ему пощады не будет.
Был такой период, когда тов. Яньков был только заместителем командира дивизии по политчасти, и мне кажется, что это был самый тяжёлый для него период. Здесь вопрос шёл об единоначалии, и заместители вообще, как таковые, не находили себе места, так как болтался ещё и начальник политотдела. Об этом мы говорили, что будет одна лишняя единица. Если влезать в работу политотдела, это будет, значит, подменять начальника политотдела, а если не вмешиваться в эту работу, то что будет делать заместитель командира по политчасти. Этот период как раз совпал с крупнейшей зимней операцией, когда все другие работали, но работа заместителей по политчасти была несколько нарушена, и они оставались как бы незамеченными. Теперь и он, и мы находимся в совершенно ином положении. Он возглавляет политотдел, и получается теперь так, что, когда нужно слово начальника политотдела, мы его имеем, когда нужен помощник или заместитель командира дивизии, мы его также имеем. И сейчас он вполне удовлетворён своим положением, и мы удовлетворены, так как у нас было два человека в аппарате политотдела, которые могли друг другу только мешать. А сейчас у нас – один человек, один начальник тов. Яньков.
Стиль его работы не изменился. Когда идёт составление плана политработы, он набрасывает сам намётки, какие вопросы нужно поднять. Потом мы говорим, что в таком-то полку есть такие-то слабые места. И когда он посылает человека, он даёт ему целую программу, вокруг которой он должен провести определённую работу. Затем он сам поинтересуется, спросит, что сделано в этом отношении, как проведена эта работа. Он имеет уже определённый актив, который так необходим для каждого политработника, для каждого командира и руководителя. Поэтому он – в курсе всех дел. И это – вполне правильный стиль в работе, так как он никогда не бывает захвачен врасплох, при любых обстоятельствах он находит выход. Мне кажется, что у Ухова и Янькова есть что-то общее, так как не было случая, чтобы у них была какая-нибудь недоговорённость. Главная работа проходила, конечно, в период формирования дивизии. После уже стало работать легче, так как работа пошла своим чередом. Мы принимали полки, знакомились с людьми, мы знали, у кого какие недостатки, кое-кого пришлось снять. В 169[-м] полку мы сняли комиссара [102] , секретаря партийного бюро тоже сняли. Вскрывались отдельные факты в отношении плохой боевой работы, мы приняли соответствующие меры, кое-кому крепко всыпали, провели ряд воспитательных мероприятий, и полк начал прекрасно работать, стал гвардейским полком.
102
Очевидно, речь идёт об И.К. Еремееве*.
Вся партийно-массовая работа строится на партийно-воспитательной работе, на агитационно-массовой работе. Конечно, сейчас мы не ставим своей целью изучение людьми какого-либо отдельного вопроса. А нашей основной задачей является внедрение в сознание человека, что он – русский, что немец является его заклятым врагом, которого он ненавидит всей своей душой. Мы, например, сейчас не ставим своей целью изучение истории партии и т. п. вопросов, так как этого сейчас и не требуется. И когда мы принимаем в партию техника или лётчика, мы не задаём им вопроса: а знаешь ли ты Устав партии и читал ли историю партии. А мы ставим им вопрос: а как вы работаете, сколько у тебя было срывов в твоей работе, как ты дерёшься?
Наша агитационная работа сейчас заключается в доведении до сознания людей всех решений партии и правительства, то, что относится к массовости. Но широкой пропагандистской работы мы не можем поднять, и пропаганды в глубоком смысле этого слова мы не ведём. Если мы делаем доклады, проводим беседы, то всё это идёт не по линии пропаганды, а по линии широкой агитации. Нашей задачей является распропагандировать приказ [№] 227, но опять-таки распропагандировать не в узком смысле, а показать на конкретных примерах. Или, например, зимой вышел приказ [№] 345 о введении знаков различия и погон [103] . Здесь появились всякого рода толки, и нашей задачей здесь явилась не пропаганда, а объяснение, с какой целью это сделано и что это значит. И для этого у нас имеется база. Так, например, и ликвидация института комиссаров, создание условий единоначалия – здесь мы накопили целый ряд материалов на данном периоде. И работа строилась на конкретном материале. Так что похвалиться большими теоретическими познаниями мы не можем, а мы можем похвалиться прекрасными боевыми делами.
103
Этот приказ имел другой номер. Приказ НКО СССР № 25 от 15 января 1943 г. «О введении новых знаков различия и об изменении в форме одежды Красной армии». А приказ НКО № 345 вышел 7 ноября 1942 г. и был посвящён совсем другому.