От сессии до сессии
Шрифт:
Кисточка на хвосте украшена бахромой с крошечными бусинами.
Дитя, к которому нежно склоняется мать, её миниатюрная копия. Черноволосая девочка, с виду не старше годика, тянет к женщине лапки и что-то нежно мурлычет. Та награждает её поцелуем в лоб и шутливым обнюхиванием.
«Сфинксы!» — прозрев, наконец, ахаю я.
«Ага, сфинги. Из здешних детёнышей это единственный, мамочка котор-рого выжила. Всеу остальные дети — сир-ротки. Пер-рвое времяу Миу едва спр-равлялась с ними, но мы помоглиу. Потом нашёлся ещё один воспитатель, его ты ещё увидишь. Идём дальше».
Минуем следующее окно. Прозрачное пятно перемещается следом и, обосновавшись в простенке, открывает вид на очередную спальню. Подсознательно готовая к новому удивительному зрелищу, я всё же не могу удержать прерывистый вздох. Посреди комнаты рычат друг на друга два маленьких трёхголовых чудовища: самый настоящий Цербер, ещё не взрослый, но и не щенок, а подросток, и… Химера, честное слово! Рядом с львиной башкой, уже обросшей короткой гривкой, грозит рожками противнику козлиная голова, а с кончика хвоста шипит настоящая змея. Змейка, вернее. Ведь оба чудовища на самом деле вовсе не страшные, и очень, очень молоденькие. Детёныши. И дерутся они не по-настоящему, а просто дурачатся. Сшиблись, поваляли друг дружку по ковру, похохотали… Странный это был смех, и лающий, и мекающий, и шипящий… Да так и уснули на полу: церберок — пузом кверху, химерёнок — головами на этом самом лохматом пузике.
— Вот это да! — выдыхаю я.
Левые ушки трёхголового щена одновременно дёргаются, головы поворачиваются в нашу сторону. Затаив дыхание, жду, пока он смежит глаза, убедившись, что вроде бы нет никого, показалось… Выходит, и эти детёныши умеют ступать за Грани и видеть и слышать сквозь измерения? И даже сквозь защиту Баюна?
Притихнув, на носочках крадусь за Тим-Тимом. Ему-то хорошо, у него лапки!
А следующим детёнышем оказывается мантикорыш, постарше нашего Боровичка, заметно крупнее, с оформленными ветвистыми рожками. Этот, похоже, давно спит, растянувшись на голом полу, но подмяв под себя огромного плюшевого кита. Через балюстраду небольшой антресоли под потолком свешивается ещё один хвост с характерной кисточкой. Да и комната здесь побольше, угловая, явно рассчитанная на двоих крупных живот… детишек.
Уже в нетерпении заглядываю дальше. При этом невольно кошусь на окно, мимо которого только что прошмыгнула. Единственное из всех — во всяком случае, на видимой мне стороне дома — оно затянуто магической тёмной дымкой.
«Думаешь, это вр-роде р-решётки? — насмешливо бросает кот. — Не угадалау! Это защита от подглядыванияу. Но нам с тобой смотреть можноу. Тем более что здесь её дар только пар-рализует, да и то не всегда и не всех. Не бойсяу, она уже угомонилась».
Девочка лет пяти, хорошенькая, как куколка, спит в настоящей принцессовой кроватке, и комнатка у неё этому стилю под стать — с миниатюрной дворцовой мебелью, с диванчиками и креслицами, заваленными игрушками. В пухленьком кулачке ребёнка зажата фарфоровая птичка. А в роскошных белокурых локонах притихли, незаметные с первого взгляда, такие же светлые, как волосы, змейки. Лишь более тёмные узоры на чешуйчатой коже позволяют их обнаружить.
Крохотная Медуза.
Уставшее дитя, мирно спящее. Вырастет — затмит всех красотой.
Если вырастет.
Если не найдётся на неё свой Персей.
С тревогой оборачиваюсь на кота.
«Им здесь безопасно?»
Он в возмущении закатывает глаза.
«Шутишь? В долине, спр-рятанной в сер-рце гор, под охр-раной мудрейших и сильнейших магов? Ваня!»
«Поняла, поняла. Значит, маги здесь вовсе не на пенсии прохлаждаются… А можно ещё посмотреть?»
«Ну да! Для тогоу я тебя и пр-ривёул».
Напрасно я думала, что больше меня ничем не удивить. В соседней спальне обнаруживается молодняк энтов — три ростка говорящих деревьев, которых я сперва принимаю за кукурузные стебли, пока те не открывают глаза. Почирикав о чём-то, троица вытаскивает корни из рыхлого земляного пола и перемещается от центра комнаты к стене, о которую удобно опереться. Потом мы видим жилище птенцов фениксов, каждый из которых, хоть ещё и в младенческом пуху, но размером с хорошего индюка. Пол, стены, потолок здесь не имеют ни одной деревянной детали, выложены шероховатым камнем и разрисованы целыми букетами рун — по видимому, защищающих от огня… Через стену от них спит в большой ванне русалка, но догадаться о её присутствии можно лишь по хвосту, закинутому на бортик.
После увиденных чудес грифончик, обнаруженный в последней комнате, уже не шокирует. Орлёнок с туловищем льва дремлет, положив голову на лапы грифона взрослого, даже, пожалуй, старого: в его чёрном оперении будто просвечивает серебро. И почему-то именно от него, пожилого грифона я не могу отвести глаз. Будто он мне смутно кого-то напоминает.
«Погоди, Тим. Ты ведь говорил, что все дети, кроме сфинкса — сироты. А это кто? Не отец? Просто представитель такого же вида?»
«Это Наставник, Ваня. Воспитаутель. Помнишь, я обещал, что ты его ещё увидишь?»
«И этот дом… А рядом — детская площадка… И полоса препятствий, чтобы они развивались, и учебный класс… Получается, так и есть? Детский сад?»
Какое-то время кот молчит. Потом нехотя отвечает:
«Кто-то в Совете магов называет его пр-риютом, кто-то — сир-ротским домоум. Мне и Хозяину больше нр-равится «детский сад», так… человечнее, что ли. И не важноу, что малыши не люди. Они дети. Р-разумные дети».
Слово «приют» отдаётся в моей памяти звонким щелчком. Я вновь впиваюсь взглядом во взрослого грифона… и, наконец, узнаю. Именно в этой ипостаси я видела его парящим под небесами Рая, где в девочке Глории впервые проснулась драконица.
Дон Куадро! Главный наставник Террасского приюта для сирот! А вы-то как сюда попали?
***9.3
Тяжко вздохнув, мой пушистый проводник мягко притоптывает передней лапой по стриженной газонной поросли, обрамляющей дом. Мир вокруг становится зыбким, дрожащим, словно марево… и сменяется иным.
Невольно прижмуриваюсь. В лесу, который мы покинули, едва занимался рассвет, а тут гораздо светлее… Кстати, где это — тут?
— Не обсуждать же нам всё это под боком у детишек! — ворчит кот, пока я торопливо оглядываюсь. — Видела же: них у всех ушки на макушке. Зачем зря тревоужить? Пр-риглядись; догадываешься, где мы?
Есть в сно-хождениях свои прелести, вроде того, что сно-тело, как правило, чувствует себя в любой обстановке и в любом времени года относительно комфортно. Ни тебе пронизывающего холода, ни одышки и головокружения от пребывания высоко в горах; лишь намёк на возможные реальные ощущения. Окажись я в этом месте на самом деле, да ещё в той одежде, что сейчас на мне — добром не кончилось бы. Окочурилась бы через четверть часа.
…Кстати, а почему я должна узнать это место? Меня с ним что-то связывает? НЕ припоминаю…