От стен великой столицы до великой стены
Шрифт:
А город сам и населявший его люд словно собрались праздновать второе рождение. Все дома были разукрашены полотнищами и стягами. Повсюду на листах желтой бумаги здравица «10 тысяч лет жизни!». И всюду, словно у бесчисленного множества невидимых алтарей, курились благовония{84}. Главную улицу Ляояна, по которой должен был проехать Нурхаци, выстлали тигровыми шкурами и парчой. Преобразился не только вид города, но изменилось и обличье его жителей. Все они теперь одинаково сверкали свежевыбритыми черепами{85}. Сбрив волосы, они уже одним внешним видом заверяли Нурхаци в своей покорности. Чтоб голову
Весь город затаился в ожидании, и ровно в полдень торжественно и мощно взревели трубы, возвестив, что Нурхаци въезжает. Горожане, пав ниц по обе стороны дороги, кричали: «10 тысяч лет жизни!»{86}
Бесстрастным оставаясь внешне, с виду ничем себя не выдавая, Нурхаци подумал про себя: «Это они не мне желают долголетия, а молят лишь, чтоб я не тронул их., Глупы же до чего, хотя разумностью своей кичатся. Какой же тот хозяин, что без нужды своим рабам головы сечь станет?»
В Ляоян Нурхаци прибыл не просто, чтобы город осмотреть иль показаться его людям. «Здесь будет моя ставка», — так решил Нурхаци, когда город был еще не взят.
У ворот просторного строения, где, поспешили пояснить сопровождающие, жил цзинлюэ Юань Интай, Нурхаци спешился. Стоял, не двигаясь, глядя в упор на здание. Смотрел и думал в то же время: «Годы… Нет, — поправил себя, — десятка два лет ушло на то, чтобы вот так, не как просителю, с опаской «А примут ли? Да как?», но победителем, хозяином к строению этому прийти, где жило большое никаньское начальство. А что в постройке жил не кто-нибудь простой, сразу видать и без подсказки. Цвет красный… Как будто кровью кто обмазал все его. М-да, сколько ее пролито было, никаней и своих, маньчжур, хватило бы, наверное, дома все в Ляояне выкрасить, не то что дом один». Подойдя к каменной стенке-щиту, стоявшей на небольшом удалении от ворот, потрогал ее рукой, словно удостоверяясь, крепко ли стоит. Удовлетворенно хмыкнул. Пройдя ворота, оказался во дворике, обставленном строениями. Прямо против ворот высилась величественная постройка. Столбы, державшие крышу, были покрыты резьбой, изображавшей драконов, змей и вьющиеся растения. «Здесь жил сам цзинлюэ», — подобострастно заметил кто-то из сопровождавших. Нурхаци, не удостоив говорившего взглядом, молча кивнул головой и огляделся по сторонам.
Каменный лев у дверей глядел незряче и беззвучно скалил зубы, оставаясь совершенно безразличным к появлению в доме нового хозяина. А тот, глядя на недвижного стража, раз и навсегда, пока он будет цел, оскалившего пасть, вдруг вспомнил диковинных животных, что стерегли покои Сына Неба. «Кто знает, — подумалось Нурхаци, — может, и у меня когда-нибудь джаан будет. Вот ведь в доме ляодунского цзинлюэ я теперь хозяин. А кто б сказал мне, что будет такое, назад тому — десяток лет, конечно, не поверил бы. Однако так произошло».
Вдруг он услышал стрекотание кузнечика, и Нурхаци напряг слух: «Не послышалось ли? Здесь ведь не степь. Откуда быть кузнечику?» Стрекотание повторилось, и Нурхаци, отойдя от дверей, направился в ту сторону, откуда доносились звуки. Здесь среди росших в больших вазах цветов и зелени стояли фарфоровые сосуды с золотыми рыбками, а на шестах висели клетки, где сидели большие зеленые кузнечики. «Они зачем здесь?» — не удержался Нурхаци. — «Осмелюсь доложить, — с почтением отозвался домоправитель, — цзинлюэ Юань Интай певчим птицам предпочитал кузнечиков. Они, — хихикнул домоправитель, — в летнюю пору услаждают слух. А осенью развлекают тем, что дерутся. Бой кузнечиков —
Толкнув дверь в помещение, которая легко открылась, Нурхаци прошелся по устланному циновками кирпичному полу. В помещении было вполне светло: наклеенная на рамы бумага пропускала достаточно дневного света. Мельком взглянув по сторонам, прошел через сени и оказался опять во дворике, где тоже стояло строение. Зайдя в него и миновав проход, снова оказался во внутреннем дворике с постройкой. И так шел, пока уже не увидел— впереди стена. Прикинул про себя: выходило — за одной оградой было семь двориков». «А столько для чего? Не иначе, — сам себе ответил, — чтоб в случае чего, было где прятаться. В наших строениях как? Раз только дверь открыл, петлять уже нигде не надо. Все — помещение одно».
— Ну что ж, — осмотрев изнутри дом цзинлюэ, снисходительно изрек Нурхаци, — согласен здесь пожить. Э, — живот погладил, — чего-то подвело меня уже. Пусть есть дадут, — сказал телохранителю Убаю, — туда, где ел обычно цзинлюэ.
Сытно рыгнув, Нурхаци сунул в ножны нож, которым резал мясо. Взял чашку с чаем, сквозь зубы процедил. Довольно крякнул: «Жир хорошо смывает чай горячий». Ушли те времена, когда лишь понаслышке знал, что пьют никани траву, которая у них только растет. Потом, когда в Пекине был, отведать довелось. Попробовать попробовал, а не вошел во вкус тогда. Теперь пристрастился вот. Благо в избытке чай: разжился у никаньского начальства. Забрал, что было в их домах.
— Спать тоже буду там, где прежний спал хозяин, — ответил Нурхаци, когда его спросили, изволит где он почивать. В покои спальные войдя, сильно потянул носом: чем-то непривычно пахло. Не то что запах устоялся другого человека (он тоже, видно, был), но чем-то еще пахло. Чем? Наморщив нос, Нурхаци втянул воздух еще и с подозрением взглянул на домоправителя. У того от испуга на свежевыбритом черепе проступили бисеринки пота. Судорожно разевая рот («Словно рыба, только что вытащенная на сушу», — пришло на ум Нурхаци сравнение), он выдавил из себя: «Запаха не извольте беспокоиться, государь. Это порошок из цветов жасмина сыпали от блох».
— И что, есть польза от этих цветов?
— Да вроде так, — отозвался домоправитель. II поощренный любопытством, проявленным Нурхаци, словоохотливо продолжал: «Жасмин всего надежней оказался от блох. А что касается пяти ядоносов, опасных людям, то бишь: тигра, змеи, паука, стоножки, жабы, то от них защищают «деньги, предназначенные для задавливания и преоборения нечистой силы». Вот такие, — и почтительно подал Нурхаци кругляшок, — соблагоизволите взглянуть».
Пока Нурхаци разглядывал амулет, домоправитель скороговоркой пояснил: «Как видеть изволите, на этой стороне — Небесною Силою Учитель Чжан грозит драгоценным мечом трехланой жабе, а прочие ядоносы — на другой стороне. И надпись соответственно для всей пятерки: «Прогоню нечисть, ниспошлю счастье».
— Да, штука занятная, — заключил Нурхаци, не выпуская амулета из сжатых в кулак пальцев, и прошествовал в опочивальню.
— Чудно, — произнес Нурхаци, — укладываясь на мягком ложе под балдахином. — Это сооружение, — потрогал пальцами тонкую ткань, — вроде палатки. Только стенки тоньше. От мошкары, видно, спасает. Иначе бы не приделали её над постелью.
Лежать на ней было покойно. Удостоверяясь, плотно ли ложе, Нурхаци уперся руками. Твердого не прощупывалось. Это, конечно, не подстилка из коры, на чем обычно спал в молодые годы, да и позднее, во время частых походов, когда корье застилали шкурой.