Отчуждение. Роман-эпопея
Шрифт:
Я воспринял это как упрек в мой адрес. И решил не остаться в долгу.
— Привет Шемаханову, — спрятал я жальце в фантик вежливости. — Кстати, скажи своему лебедю, чтобы сбрил злодейские усики. Доброты добавляет борода: это последние изыскания психологов. Запомни: борода, а не пробритая жиденькая бороденка. Проследи за этим.
Воспитанная моей бывшей тещей Леда вежливо, но в то же время осуждающе, промолчала: ситуация, по ее мнению, не располагала к обмену любезностями.
Куда приличнее было демонстративное отчуждение.
Глава XI. Сбился с круга, или Третье причастие
После встречи с Мау со мной что-то произошло. Настало время третьего причастия.
Однажды я увидел девушку, свернувшую за угол, — и мне показалось, что она смутно напомнила мне образ той, которую я искал всю жизнь. Мне даже показалось, что я узнал ее. Я даже поймал себя на желании броситься за ней(!).
Выходит, я все же искал одну-единственную и неповторимую?..
Ну, что я должен ответить себе, надоевшему мне до умопомрачения?
«Не знаю я, не знаю. Понял? Пошел к черту», — ответил я самому себе как чужому. Как Соло — Мону.
Чужой во мне поднял воротник макинтоша и, зябко поеживаясь, ушел в себя. А мне стало не по себе. Мог бы обидеться как-нибудь по-человечески, плюнуть мне в душу, что ли, пнуть ногой в самое больное место: чужой-то ведь не чужой, он знает все мои слабые и уязвимые места. Гадина какая-то в макинтоше, и больше ничего.
Молчит.
Ну, и черт с тобой.
«Подожди-ка секундочку», — произнес вдруг чужой, не показывая лица из-за макинтоша. «Что же это ты молчишь: если ты искал одну-единственную, то ты ее не нашел. Верно? Ты потерпел поражение. А если не искал, то, судя по всему, зря потратил время. Угадываешь очертания разбитого корыта?»
«Лучше бы ты молчал».
«Так я и молчал, в твоих же интересах. И не надо меня доставать, а то еще скажу что-нибудь этакое… Спать перестанешь».
«Ты мне угрожаешь?»
«Дай подумать… Пожалуй, угрожаю. Но в твоих же интересах».
«А почему ты кутаешься в макинтош? Что за мода такая? Шпионишь?»
«Как тебе сказать… Не даю себя опознать. В твоих же интересах».
«Так ты, я посмотрю, просто мой лучший друг».
«Пожалуй, точнее было бы сказать — честный, порядочный и принципиальный враг. С таким дружить — одно удовольствие».
«Ага. Ну, здорово, приятель. Извини, что черта тебе влепил».
«Бывает. Я уже привык».
«Разговор, я надеюсь, конфиденциальный, так сказать, с глазу на глаз?»
«О чем речь. Могила. Ты, это, на Мау обрати внимание…»
«К чему ты клонишь, приятель?»
«Обрати, обрати. Не пожалеешь».
«Ну, если ты так настаиваешь…»
«Я не настаиваю; я советую».
«Да я и сам того же мнения».
«Я знаю. Потому и советую. Только ставки в этой игре весьма серьезны…»
«Вот здесь ты можешь замолчать? В моих же интересах?»
Макинтош сник и скукожился, словно из него вынули душу.
В тот же вечер я позвонил Мау и сказал:
— Сара, как ты посмотришь на то, что некто Соломон пригласит тебя на свидание?
— В Гефсиманский сад?
— Пожалуй. Подальше от людских глаз.
— Я буду с нетерпением ждать свидания.
«Неужели отчуждение закончено?» — думал я, забыв, что первое, чем пренебрегают счастливые люди, — это диалектика.
Глава XII. Круг четвертый: ищите женщину
Губы ее оказались мягкими и чуткими, грудь убаюкала меня (вкус ее с того, первого, поцелуя не изменился). Слабый запах духов окончательно заморочил мне голову, и я потерял ориентацию в пространстве и времени.
Но идти в мою квартиру Мау отказалась наотрез. Остановилась, будто перед непреодолимым препятствием, — и ни в какую.
— Не пойду.
— Сара, почему?
— Не пойду. Не могу. Не спрашивай.
И она не врала, не кокетничала — вот что было особенно худо. Универсальный, сотни раз проверенный и объяснявший мне все на свете принцип русского хомячка здесь волшебно не срабатывал, в этом случае было что-то другое, и я, совершенно сбитый с толку, целомудренно проводил ее домой, удивляясь собственному смирению.
Уже около ее подъезда меня осенило: она не хочет быть очередной моей женщиной, не хочет, чтобы у нас с ней было как у всех. Ей важно почувствовать, что для меня именно на ней свет сходится клином.
А ведь это эгоизм, мадам. Я все же разглядел торчащие ушки небольшого, на первый взгляд, хомячка, и мне стало легче.
Терпеть не могу людей, в особенности женщин, которые жертвуют своим удовольствием, опасаясь «мук совести». Эта условная добродетель доводит меня до холодного бешенства, и я дотошно вывожу мелких людей на чистую воду, то есть редуцирую количество мотивировок до джентльменского набора «хомячка», до одной-единственной первопричины, чем и ограничиваю роскошь человеческого общения с «маленькими людьми». Мау не врала мне, и я зауважал ее за простой и честный инстинкт. Ее нежелание называть причину интереса ко мне (отказ сразу лечь со мной в постель — это показатель явного интереса) даже самой себе говорило о том, что она относится ко мне серьезно, бережно; иными словами, думая обо мне, она думает не только о себе, но и обо мне, как ни странно. Она замечает меня, принимает к сведению. Мне это польстило (ау, Хомячок, как дела, приятель? Береги себя).
Хомячок давно перессорил меня с женщинами или, если угодно, способствовал моему отчуждению от женщин. Сближаешься с ними тогда, когда общаешься с одной из них — и потому неизбежно идеализируешь Ее (это происходит в безмятежной юности; кстати, почему юность называют мятежной? она мятежна по пустякам; по существу же она именно безмятежна). Тогда твоя женщина кажется неповторимой и уникальной — ни на кого не похожей, заслоняющей целый мир. Женщины — это и есть Она. Ежели умному мужчине дано познать много женщин (а если он умный — то дано), в каждой из них он начинает видеть их общие, родовые черты, перестает различать оттенки, они все, словно китаянки, становятся на одно лицо; и в один прекрасный момент несчастный мужчина ловит себя на том, что побаивается этого племени. Каторга умного мужчины — универсальным нивелировать уникальное — не проходит бесследно. Не многим дано сохранить свежесть чувств и по-прежнему трепетать от уникального: духи, форма груди, нежность губ — да все уникально, все. Даже лицо. Любовь умного — это испанский сапожок Соломона. Это и стало моим третьим причастием: ум не помешал мне полюбить Мау.
Кстати, по поводу уникального. Умный мужчина с удовольствием индивидуализирует свою женщину, искусно вуалируя общее, отодвигая на второй план родовые черты. Не переставая быть женщиной вообще, она становится твоей женщиной. Этот простой на первый взгляд фокус требует великого умения. В случае с Мау…
Ничего невозможно скрыть от всевидящего ока читателя — с одной стороны, представителя армии читателей, а с другой — твоего, ни на кого не похожего. Отдельного. Делюсь со своим, достойным уважения, читателем интимной информацией. У Мау была родинка в месте настолько пикантном, что любоваться ею можно было часами. Где?