Отец-миллионер под прикрытием
Шрифт:
Чувствую раскаленный бетон взлетно-посадочной площадки даже через кроссовки. Щурюсь на солнце, поднимаюсь на борт самолета. Пять часов пути глушил воду, тупил в сиденье напротив, немного подремал. Не получилось расстаться с испанкой по-человечески, но и так сойдет. Я был с ней честен.
Теперь остается помириться с Белоснежкой.
В России пахнет не мимозами, а выхлопными газами и озоном. Но я будто не по трапу спускаюсь, а шагаю по берегу озера Байкал. Надышаться не могу. Только затек
Я сейчас только брошу чемоданы в квартиру и сразу отправлюсь к Марусе. Слушать ее недовольную ругань. По хорошо знакомой улице еду к квартире. На лавочке тетя Тома. Может, не заметит меня? Решаю перестраховаться, бросаю тачку за домом — вангую наперед расспросы о средствах приобретения столь дорогого атрибута.
Почти бегом тащу за собой чемодан через шумный двор, наполненный радостным визгом, разносящимся с детской площадки. Я бы тоже хотел ребенка. Сына или дочку. А можно двойню. Обрадовалась бы Кошкина этому моему желанию?
Под “Маратик снова вернулся. Где опять пропадал? Как мама? Как отец?” поднимаюсь на девятый этаж в компании Тамары Валентиновны. Внутри квартиры родителей спертый воздух. Открываю деревянную форточку, чувствую себя доном Лоренсео. Поясницу тянет. Два перелета и бессонная ночь к чертям забаррикадировали мои мышцы.
Падаю на диван с твердыми подлокотниками. На пять минут. Но, конечно же, открываю глаза, когда уже стемнело. Какой сегодня день и год? В полубреду подскакиваю, первые секунды не понимаю, что происходит. Переодеваюсь, натягиваю куртку.
Лифт не жду, вихрем сбегаю по ступеням на улицу. Легкая пробежка по холодку до машины окончательно отрезвляет ум. Включаю фары, завожу мотор, медленно огибаю двор. Рассматриваю пеструю от бумажных объявлений дверь подъезда. Она открывается. Я притормаживаю на рефлексах.
Пушистые белые локоны и самое желанное лицо. Белоснежка. Почему так поздно засиживаешься в гостях? Сердце стучит в агонии. Как я соскучился… Улыбаюсь, ослепляю Марусю светом фар. Открываю дверцу авто, и Кошкина, как подстреленная, срывается с места. Беглянка моя. Все равно догоню.
Под рев двигателя маневрирую по узкой дворовой дороге. Выезжаю. Замечаю только зад Кошкиной и спину. Маруся скрывается в “левой” машине. Ну ладно. Держу дистанцию и с каждым километром напрягаюсь все больше. Какого рожна там творится? Ненормальная скорость, опасные выходки на трассе. Красное авто несется за город. Мне это не нравится.
Глава 9.
Обгоняю старенькую иномарку, что загораживала обзор. Мелкие капли дождя падают на лобовое стекло, размывают вид. Включаю дворники. Я узнаю эту тачку спереди. Она из прошлогодней поставки Германии.
Яркие стоп-огни
— Лучше уж ехать по стиральной доске, а не по этим кочкам! Черт побери!
Тачка села на брюхо. С размаха ударяю кулаком о переднюю панель. Метров в пятистах дальше автомобиль с Кошкиной жмется к лесополосе.
Или Маруся решила меня забыть, или кому-то не поздоровится. Все, что принадлежит Райнеру, трогать нельзя — опасно для жизни.
Хлопаю дверцей, дальше иду пешком. Поскальзываюсь на влажной земле. Чем ближе подхожу, тем отчетливее слышу тоненький писк Кошкиной. Слов не разобрать, но так не визжат девушки на романтическом свидании. Пусть даже посреди заброшенного поля. Не изменяет, но нашла все-таки приключений на свою сахарную жопку.
По пояс мокрый от некошеной травы и злой, я приближаюсь к пошатывающемуся в темноте внедорожнику.
По ту сторону окон Глеб — Кошкина плачет, называя его по имени, кричит, чтобы он отпустил. Не повезло тебе, Глеб. Отвечаю.
Поднимаю с земли толстую палку, ударяю по крыше. Внутри салона мгновенно воцаряется тишина. Медленно обхожу. Сначала разобью лобовуху. Потом окно дверцы водителя. Потом еще что-нибудь. Глеба оставлю на десерт.
Так и делаю. Я сборку красного внедорожника знаю лучше, чем сам Глеб. Снова оглушаю Марусю и почти наказанного гада звоном битого стекла, тянусь рукой внутрь салона. Жму кнопку разблокировки замков.
— Ну, привет.
Распахиваю дверцу сзади, склоняюсь, заглядываю внутрь. Слишком темно, но я узнаю сидящую рядом Белоснежку по растрепанным локонам и без пальто. Вытаскиваю зареванную девушку на улицу.
— Марат…
— Угу.
Босая и в порванной блузке Белоснежка еле стоит на ногах. Ее сумочка на длинном ремешке колышется маятником. Снимаю с себя куртку, накидываю ей на плечи. Не забываю про Глеба, что серой тенью тихонечко открывает дверку с другой стороны — хочет слинять. Думает, я не замечу.
— Обидел тебя?
— Нет, не успел.
— Отвернись, моя маленькая.
Мария
Ледяной ветер порывами обдает лицо, кутаюсь сильнее. Топчусь с ноги на ногу по мокрой траве. И кто меня дернул сесть в машину Абрамовича? Никто не дернул.
Теперь я понимаю Лизку и до дрожи по телу вспоминаю руки Глеба. На щеках, груди и бедрах. Гад испортил мне одежду. А еще у него противные, грязные губы. Глеб желал получить свое. Он говорил, что после Райнера ему хочется Машеньку еще больше. Что я как вещь звезды с автографом. Глеб явно не в себе. А я толкалась и молилась… Пиститте. Да, честное слово.