Отголосок
Шрифт:
Из меня вырывается рыдание — громкое и мерзкое. Я не ожидаю от него, что он поймет или даже захочет понять. Я больна, я понимаю это. И понимаю, что он никогда не вернется ко мне, но от этого боль не становится меньше, особенно, когда он уходит от меня.
– Элизабет!
– кричит Айла настойчиво, когда врывается ко мне в комнату.
Я мгновенно беру себя в руки, сглатывая рыдания и вытирая лицо.
– Я в порядке. Прошу прощения за срыв, - говорю я, слабо симулируя хладнокровие.
– Прекрати это!
– ругается она, когда берет
– Я в порядке. Правда.
И по жалостливому выражению ее лица, я знаю, это ни в малейшей степени ее не убедило.
– Что паренек МакКиннон делал здесь? Ты не упоминала, что знакома с ним, когда мы обсуждали его тем утром.
– Я сожалею, Айла, - говорю я спокойно, когда мое дыхание выровнялось.
– Сожалеешь?
– Я знаю Деклана, просто не хотела, чтобы кто—либо знал об этом.
Ее большой палец поглаживает меня по руке, глядя на меня, и наконец, она говорит:
– Это он. Он твоя потерянная любовь.
– Она не спрашивает, только утверждает то, о чем догадалась.
Я киваю и извиняюсь еще раз, за то, что притворилась, что не знала, кем он был в тот день.
– Я озадачена. Я думала, ты сказала мне, что он умер.
И сейчас я должна солгать, потому что я не могу рассказать ей правду.
– Я думала, что будет проще притвориться, что он мертв. Было только больнее от мысли жить с ним в одном мире и в то же время не быть с ним.
Она кивает, и на ее лице появляется печальное выражение.
– Я сожалею, что лгала тебе.
Качая головой, она утверждает:
– Не надо. Твое сердце разбито, тебя можно понять.
– Но это непростительно.
– Это так, дорогая.
Мы сидим так некоторое время, и она продолжает держать мои руки, затем добавляет:
– Он казался немного злым.
– Так и есть. Но если не возражаешь, я бы предпочла не обсуждать это.
– Конечно, - отвечает она.
– Я могу что—нибудь сделать? Сделать что—то для тебя?
– Спасибо, но я в порядке.
– Тогда ладно. Ну, я оставлю тебя. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, - говорю я, когда она выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.
Я остаюсь на кровати, не двигаясь, и одна со своими мыслями. Я полностью истощена, когда поворачиваю голову в сторону и смотрю на свой багаж.
Может, я могу остаться еще на некоторое время.
Я знаю, что не должна. Знаю, что мне нужно уехать и исчезнуть из жизни Деклана, чтобы он мог двигаться дальше и исцелиться. Пытаться объяснить ему все — проигранное дело. Но может это не имеет значения, потому что в конечном итоге он прав. Я облажалась, и ничего из этого не имеет смысла.
—
Поднимая вверх файл, он кричит:
— Договор о продаже. Мне нужно, чтобы ты подписал его.
Господи, все чего я хочу, это побыть наедине с собой и бутылкой Aberfeldy (прим.пер. Aberfeldy (Аберфелди) — марка виски). Постараться расслабиться и успокоить нервы, сильно взволнованные Ниной.
Лаклан заезжает во двор и следует за мной прямо к дому. Я на пределе, все еще не в состоянии даже думать о том, что произошло, и о тех вещах, что она сказала мне. Если я сейчас в голове позволю себе пойти в то место, я совершенно потеряю весь контроль над собой. Когда Лаклан выбирается из машины, я уже восстанавливаю полный контроль над собой и стараюсь успокоиться.
— А ты что не мог отправить мне это почтой? — жалуюсь я, когда мы заходим в дом.
— Они не принимают электронную подпись.
Включая свет, я направляюсь в библиотеку, чтобы, наконец, тщательно проверить контракт на собственность в Лондоне, за приобретение которой я изрядно поборолся.
— Ты не собираешься продавать это место? — спрашивает Лаклан, когда я присаживаюсь на диван, а он садится на стул напротив меня.
— А что такое?
— Оно излишне огромно.
— Гребанный предатель, — произношу я себе под нос.
— Я это слышал, ты мудак.
— Ну и отлично.
Я знаю Лаклана еще с колледжа. Он работал над своей докторской диссертацией, пока я трудился над своим дипломом магистра в Сент—Эндрюс. Мы вдвоем были членами общества ОксФам и работали вместе на множество компаний. Мы поддерживали связь из—за его отношений с моим отцом. Когда Лаклан был моего возраста, он работал по специальности управление активами состоятельных лиц в ведущих фирмах Лондона, куда мой отец вкладывал свои инвестиции. Лаклан был его консультантом в течение долгого времени, перед тем как он отдал предпочтение менее ответственной работе и начал самостоятельно консультировать небольшие компании.
Пока я жил в Чикаго, я прекрасно понимал, что рано или поздно я вернусь обратно. Так как я был уже вовлечен в покупку собственности в Лондоне, мой отец позвонил ему, и теперь Лаклан работает только на меня. Он управляет моими финансами и еще фондом детского образования, который я основал много лет назад.
— Все будет, как только мы обсудим все с банком, — говорит он мне, когда я читаю документ.
— Вроде все хорошо. — Подписываю бумаги и убираю их обратно в папку. — Жизнь становится все сложнее, — говорю я, вручая их Лаклану.