Отголосок
Шрифт:
Первое, что я вижу, когда вытаскиваю содержимое из конверта — это фотография моей мамы. Я узнаю её лицо по фотографии, которая у меня всегда была. Но на этом изображении она выглядит расстроенной, с пятнами на лице и грязными волосами. Я смотрю в её глаза, глаза, похожие на мои. Вместе с фотографией находится стопка судебных документов, свидетельство о рождении и контактная распечатка для Центра психиатрического здоровья Элджина.
Государство против Гвинет Арчер бросается мне в глаза, когда начинаю читать. Её зовут Гвинет. У неё всегда было лицо, благодаря той одной моей фотографии,
Подсудимая... Пренебрежение уходом за детьми... Недосмотр за ребенком... Незаконная продажа ребенка... Мошенничество в сфере коммуникаций...
Неверие поглощает меня, когда я читаю слова. Я в бешенстве, когда продолжаю внимательно просматривать документы. Я пытаюсь сфокусироваться на этих словах, но чувствую, что уже на грани срыва.
Это не может быть реальным. Это не может быть правдой.
Психическое заболевание... Послеродовая депрессия... Маниакальная депрессия...
Я продолжаю читать, и с каждым словом мой разум борется с процессом, я прихожу в бешенство. Комната начинает кружиться вокруг меня, и моё сердце сжимается, затрудняя дыхание.
Прокурор: «Миссис Арчер, вы заключили сделку о продаже своей двухмесячной дочери, Элизабет Арчер»
Ответчик: «Да».
Истеричный взрыв шума в ушах рикошетит в моей голове, пронзительный, стреляющий, безжалостный взрыв боли. Мои руки крепко сжимают бумаги, так как мое зрение плывёт и выходит из фокуса. Я зажмуриваюсь, решая читать дальше, но быстро угасаю, когда мои глаза сканируют: «Невиновна по причине невменяемости».
Бумаги падают, рассыпаясь по полу, когда мои руки поднимаются к моим ушам, пытаясь заглушить пронзительный звон, но он исходит из моей головы. Звон нарастает, и это раскалывает мой череп. Нахлынувшие эмоции внутри меня создают невыносимое давление, и мне нужно освобождение.
Я не могу принять это.
Это так громко, так больно, слишком живо, слишком много.
О, мой Бог! Она продала меня!
Путаясь в своих ногах, я теряю равновесие, когда перехожу через комнату. Я ничего не слышу, кроме крика в ушах. Я спотыкаюсь и удерживаюсь от падения, хватаясь за ручку двери шкафа. Я задыхаюсь, картинка перед глазами размывается, и я начинаю плакать — рыдать — плакать — кричать.
Она даже не хотела меня.
Стоя в дверном проеме чулана, я хватаюсь за дверной косяк и крепко держусь. Я опускаю голову, мое зрение уменьшается как в тумане, и это слишком много, чтобы сдержаться. Я больше не могу справиться с огромной истерией внутри меня.
Я не могу этого сделать.
Меня сейчас вырвет.
Я не могу этого сделать.
Я не могу.
Подняв голову, я вонзаюсь ногтями в дерево, с силой расщепляя его. Быстрым движением я откидываю голову назад, стискиваю зубы и использую каждую унцию силы во мне, когда яростно бьюсь головой о дверной косяк. Отступая назад, я терплю и
В дверь стучат, но этот звук очень далек от меня.
Густая, теплая кровь стекает по моему лбу, по глазам, носу и щекам. Моё тело сгибается и скользит вниз к полу. Звон гаснет, и моё тело покалывает от удовольствия, когда кровь сочится из моей разбитой головы.
Я слабо слышу, как дверная ручка в мою комнату рвется взад и вперед, а потом стук.
— Открой дверь!
Я не могу сосредоточиться на голосе кричащего за пределами моей комнаты, когда звон возвращается к моим ушам, и слова, которые я только что прочитала, пробегают в моем сознании. Откинув голову назад, мои глаза начинают гореть от смеси моих слез, крови и макияжа. Звуки, которые захватывают, неконтролируемы и мучительны.
Стук становится громче, и я двигаю глазами, чтобы сосредоточиться на двери.
— Открой эту чертову дверь!
Я даже не вздрагиваю, когда слышу грохот и раскалывание дерева, когда дверь выбивают, потому что я слишком далеко зашла. Я затерялась внутри себя, и больше ничего не чувствую.
Другой удар, и я смотрю в оцепенении, как Деклан хватает меня.
— Боже мой! — я слышу крик женщины, и я знаю, что это Айла, но я обращаю свое внимание исключительно на Деклана.
— Иисус! — он впадает в панику, когда его руки касаются моего лица, но все это похоже на сон.
Я даже не чувствую его прикосновения. Мое тело поет в лучистых покалываниях, но почему—то плоть совершенно онемела.
— Мне нужны влажные полотенца! — кричит он, и звон внутри меня опускается до низкого монотонного гудения. Это не прекращается.
— Может мне вызвать врача?
— Нет, — выплёвывает он Айле, прежде чем протирает моё лицо влажным полотенцем.
Но я ничего не чувствую.
Мое сердце ещё бьется?
Я знаю, что это должно случиться, когда я, наконец, чувствую давление от прикосновения, но это не от Деклана. Я поворачиваю голову в сторону, и Пик здесь со мной. Он берет меня за руку и крепко держит.
— Ты здесь.
— Я всегда здесь.
— Да, дорогая. Я здесь. Что случилось?
Я слабо слышу голос Деклана, но это почти эхо, когда я концентрируюсь на Пике.
— Я так по тебе скучаю, — говорю я, когда начинаю заново плакать.
— Поговори со мной.
— Я здесь, Элизабет. Не плачь.
— Она никогда не хотела меня, — задыхаюсь я.
— Кто?
— Кто?
— Моя мама. Она продала меня.
— К чёрту её. В любом случае, ты никогда не нуждалась в ней.
— Тсс... Просто дыши, хорошо?
— Мне нужен кто—то. Я так одинока, — говорю я Пику.
— Ты не одна, — настаивает он, а затем кивает головой в сторону Деклана.
Я ненадолго оглядываюсь, и его руки все еще на мне, крепко прижимают полотенце к моей голове. Когда я оглядываюсь назад на Пика, я предостерегаю:
— Он не хочет меня. Он жалеет только те отходы, с которыми теперь знаком, со мной.
— Элизабет, о чем ты говоришь?
— Он заботится о тебе. Иначе, зачем бы он был здесь прямо сейчас?