Открыватели дорог
Шрифт:
Михаил Борисович отпустил Алексея, а сам так и остался сидеть за широким столом. Алексей, выскочив из института, взял такси и помчался в клинику.
Но к Бахтиярову и к дежурившей возле него жене Алексея не допустили.
Домой он вернулся разбитым, как будто и его окутало облако вредных излучений, которое опустилось на соперника.
Бахтияров умер через месяц.
Алексей был на похоронах. Он видел Нонну издали. Она стояла у открытой могилы, бледная, неподвижная, безучастная ко всему, и только слезы, которые вдруг начинали катиться по исхудавшим щекам, были живыми.
Сразу после похорон она
О том, что Нонна побывала у отца, Алексей узнавал обычно после ее отъезда. Или так, как случилось однажды на Новодевичьем кладбище. Алексей почему-то забрел туда, хотя ему еще ни разу не приходила в голову мысль о том, что и он смертен. Такие мысли обычно приходят к людям после пятидесяти, а ему едва исполнилось двадцать пять. Просто был неинтересный футбол, ему стало скучно слушать вопли соседей, он ушел со стадиона, прошел по парку, оказался у окружной железной дороги, добрел до кладбища и зашел туда. Час был поздний, никаких похорон не происходило, и он побрел по дорожке, которая была самой пустынной. И внезапно увидел Бахтиярова.
Каменный Бахтияров стоял на том самом месте, в изголовье своей могилы, где когда-то, во время похорон, стояла Нонна. Он чуть склонился вперед по своей привычке, и ветер взметнул полы его плаща. Он что-то рассматривал впереди, чуть прищурясь, и лукаво-благожелательная улыбка на его лице показывала, что он узнал нечто новое, но бережет это новое пока в себе. Казалось, вот он распрямится, обратит лицо к нечаянному посетителю и вдруг скажет:
«А знаете, коллега, есть нечто странное в нашем микромире! Чем больше частиц мы открываем в нем, тем явственнее проглядывает что-то уже известное. Не кажется ли вам, Алексей Фаддеевич, что мы, разрушив представление об атоме как о копии нашей планетарной системы, постепенно приходим к ощущению атома как галактического построения?»
Алексей отчетливо вспомнил, что именно так его однажды и огорошил Бахтияров. Болтал с Нонной, шутил с друзьями-физиками, показывал какие-то непонятные карточные фокусы, а потом вдруг обернулся к Алексею и начал: «А знаете ли, коллега…» — и прочитал нечто вроде реферата о том, что может существовать прямая связь между микромиром и Вселенной, что относительно не только пространство, но и время, что теория квантового излучения внутри атома может соответствовать теории пульсации звезд в Галактике, что предполагаемый наблюдатель, оказавшийся внутри атома, вероятно, представил бы себе окружающую среду как цельную галактическую систему… И, внезапно зажмурившись, мечтательно протянул: «Ах, если бы мне десяток лет вашего институтского созерцания! Сидеть втихомолку в теоретическом отделе, уставившись на свой пупок, и размышлять, размышлять…»
Алексея покоробило от этого легкомысленного тона. Он-то знал, что в теоретическом отделе разглядывать собственный пупок некогда, — они не йоги, они ученые! Но ответить Бахтиярову не успел: Нонна, глядевшая на этого путаника как загипнотизированная, вдруг встала и вышла в свою комнату. Она шла, высоко неся
Он угадал: Нонна вернулась из своей комнаты, неся на вытянутой левой руке небольшую бронзовую статуэтку Ники. Эту статуэтку она и Алексей покупали вместе совсем недавно в комиссионном магазине на Арбате. Алексей до странных мелочей помнил, как это произошло. Тогда ему внезапно показалось, что в покупке есть что-то символическое: когда-нибудь Нонна смирится и примет его любовь. И знаком этого смирения будет Ника, которую Нонна подарит ему. Он даже помнил, как в магазине какой-то пожилой чудак заговорил с Нонной, и Нонна, полуиспуганно, полукапризно, попросила помощи:
— А-ле-ша! Помогите мне!
Кажется, Алексей оттолкнул пожилого чудака, даже не поинтересовавшись, чем он обидел или оскорбил Нонну. И тогда же, принимая из рук Нонны завернутую статуэтку, спросил:
— А вы подарите мне эту Нику?
И Нонна с внезапным значением ответила:
— Если вы будете победителем!
Она, как видно, забыла или вовсе не знала, что Нике молились до победы, и являлась она как п р о в о з в е с т н и ц а победы, предвещая ее. П о с л е победы богиню везли в обозе среди всякого награбленного у побежденных барахла…
Тогда он смирился, не стал объяснять, что именно в тот тяжелый миг сомнения, переживаемый им из-за Нонны, ему больше всего и нужна была Ника. Он принял Ноннино вероисповедание: оставалось дожидаться случая, когда его п о б е д а окажется настолько явственной, чтобы он мог прийти к Нонне и заявить: «Я победил!»
Но что делает Нонна? Она прошла через комнату как слепая, неся Нику на вытянутой руке, остановилась перед Бахтияровым и медленно, как в трансе, едва роняя слова, произнесла:
— Позвольте вам подарить эту вещь! Вы действительно достойны Богини Победы!
И Бахтияров, вдруг преобразившись, вскочил с горящими глазами, опустился на одно колено и прильнул губами к руке Нонны — ни дать ни взять средневековый рыцарь, принимающий награду на турнире из рук дамы. Взяв статуэтку, он поставил ее на столик рядом с собой, долго молча любовался старинной бронзой, не слушая ни внезапно зашумевшего разговора, ни шуток. И только значительно позже, то ли вновь становясь самим собой, то ли, наоборот, пряча себя от всех, совсем в другом тоне, как-то слишком оживленно воскликнул:
— А не выпить ли нам, друзья, за будущие победы? Ведь каждый из нас надеется стать победителем! — И, внимательно взглянув на Алексея, но тут же отведя взгляд, уже обращаясь ко всем, пошутил: — Я нечаянно принес полный портфель бутылок… Очень удобное вместилище, особенно если ты стал полуответственным…
И во весь этот вечер больше не сказал ни слова о своих идеях. Алексей просидел еще час или полтора, совсем как в аду, где, как известно, поджаривают грешников на сковороде. И когда показалось, что никто не свяжет его ухода с подарком Нонны, что обида его прошла незамеченной, тихо ускользнул, как и подобает побежденному.