Открыватели дорог
Шрифт:
8. ВСЯКАЯ ДОРОГА УСЕЯНА ПРЕПЯТСТВИЯМИ
О святители новейшей физики, как давно все это было! Как быстро канули в прошлое наивная юность, любопытствующая молодость, чреда открытий и время откровений!
Вот о чем думал Ярослав Чудаков, лежа в своем «кабинете» на диване и прислушиваясь к журчанию голосов на кухне: там Аннушка кормила Ярослава Маленького. На статью Ивана Александровича Гиреева Аннушка взглянула только мельком, подала газету мужу и сказала довольно иронически:
— На-ка вот почитай, какой ты знаменитый! — И пошла на кухню, где шестилетний
Ярослав Большой потянулся было к ней — он тоже жаждал ласки и ревновал Аннушку к Ярославу Маленькому, но тут его взгляд упал на развернутую газету, уловил знакомое имя автора, и рука сама собой схватила газетный лист.
Да, это было признание!
Такую информацию нельзя держать при себе. Ярослав позвонил Горячеву.
Теперь лежать на диване стало еще приятнее. Можно и помечтать!
Тут, очень кстати, раздался звонок Михаила Борисовича, приглашавшего внезапно прославившихся своих учеников на маленький домашний раут. Нет, что ни говори, а статья — это вещь!
Самому Чудакову ничто не мешало идти прямой дорогой открытий. Вот даже и Гиреев признает, что Чудаков Я. Я. и Алексей Фаддеевич Горячев находятся на пороге славы. Занятно все-таки, что Иван Александрович учинил в статье свою маленькую месть за сердитый характер Чудакова, — не назвал по имени и отчеству, как Горячева. Умные люди тоже не свободны от недостатков.
Ярослав лежал и благодушно поглядывал на чисто промытые окна, на протертые стеллажи с книгами — во всем чувствовалась рука Аннушки, даже цветы успела полить, на каждом листке блестят капли, — и хвалил себя. Он уже остепенившийся физик. Дело не в степенности походки и важности поведения, а в научной степени. Ныне он кандидат наук, без пяти минут доктор. Михаил Борисович утверждает, что докторскую можно будет защитить к осени, когда оппоненты съедутся из отпусков…
Подумал он и о Горячеве.
Алексей изменился меньше.
Он по-прежнему делит себя между физикой и музыкой. Нет на него грозы поэтов — инженера Полетаева. Этот доказал бы, что физик не имеет права заниматься музыкой. И пришлось бы Алеше Горячеву отказаться от Берлиоза под страхом смерти на костре. Правда, Алеша ныне занимается уже не Берлиозом, а испанцами и американцами. Последний раз он играл Аннушке и Ярославу Гершвина: что-то похожее, как показалось Ярославу, на грохот уличного движения в часы «пик». Но когда Ярослав проговорился о своем впечатлении, Алексей мгновенно захлопнул крышку рояля и посмотрел с таким презрением, что если бы глаза убивали, Ярослав тут же упал бы мертвым.
Но и он остепенился, тоже кандидат физико-математических наук. И его имя встречается в научной литературе не только в сносках, набранных петитом внизу страницы, но и в тексте статей по современным проблемам физики. В последней обзорной статье о новейших достижениях физики элементарных частиц, опубликованной в ведущем американском журнале, русские авторы упоминаются двадцать шесть раз. В одиннадцати случаях это коллектив: А. Горячев и Я. Чудаков. Это надо понимать!
Так что еще вопрос, прав ли товарищ Полетаев, разделяя физиков и лириков. Ярослав, например, вполне доволен, что Алексей Горячев в свободное время играет па рояле. Пути открытий неисповедимы. Ньютону для открытия закона притяжения потребовалось
Подумать только, когда Чудаков и Горячев начали работать в институте, с ядром все было более или менее в порядке: состоит из протонов и нейтронов. А теперь стараниями десятков ученых, среди которых не последнее место занимают Горячев и Чудаков, открыто еще полсотни новых частиц материи! Вот и множественность частиц ядра, о которой когда-то задумывался третьекурсник Горячев. Ну, а нынешнее открытие? Сам Иван Александрович похвалил их за обнаружение ро-мезонов.
Тут Ярослав еще раз перечитал статью Гиреева. При втором чтении статья уже не производила того впечатления. Нет, право, доведись Чудакову писать такую статью, он нашел бы куда более пылкие и восторженные слова, чтобы прославить молодых физиков! И об открытии ро-мезонов сказано всего две фразы. Что из них можно вычитать? Разве что десяток специалистов поймут всю важность этого сообщения…
Чудаков потянулся к телефону, чтобы поделиться своими сомнениями с Алексеем, как вдруг тот позвонил сам. И первые же слова Алексея о статье какого-то Ф. Моргана, открывшего те же самые ро-мезоны и уже успевшего сообщить о своем открытии всему миру, стряхнули с Чудакова все его благодушие. Аннушка и спросить ничего не успела, как Ярослав натянул брюки, накинул пиджак и пролетел мимо нее и Ярослава Маленького, едва успев крикнуть:
— Я к Алексею. Вернусь не скоро!
Итак, приоритет открытия потерян. Случилось то самое, чего он так боялся, когда Крохмалев вдруг развернул свою «критическую» деятельность, требуя все новых проверок. А теперь он будет каяться в своих сомнениях, извиняться за задержку публикации.
Ярославу стало душно, хотя вокруг текло свежее майское утро, улицы, обильно политые только что прошедшими машинами с серебряными крыльями струй, были похожи па впадающие одна в другую реки, пенсионеры и дети выходили из тенистых дворов на солнышко. Ничего этого Чудаков не замечал. Он со злостью подумал о том, что Михаил Борисович, видно, еще не знает о статье. Иначе зачем бы ему приглашать обкраденных открывателей на свой раут?
Он прошел в следующий подъезд и поднялся к Горячеву.
Через десять минут Чудаков и Горячев вместе читали злополучную статью Ф. Моргана. Собственно, читал и переводил Алексей, а Чудаков проверял выкладки и формулы. Сомнений быть не могло: речь шла именно об открытых ими ро-мезонах, хотя Морган именовал их по-своему — меонами.
— Да, порядочную свинью подложил нам наш Михаил Борисович! — брезгливо сказал Чудаков, откладывая карандаш и бумагу.
— А при чем здесь Михаил Борисович? Ведь это Крох утверждал, что при его проверке эксперимента ро-мезоны не наблюдались.
— Крох мог наблюдать что угодно после того, как я отказался включить его в число соавторов…
— Что ты говоришь? А какое отношение он имеет к нашей работе? — Неприятно удивленный Алексей откинулся на стуле, тараща глаза на Чудакова. — Почему ты ничего мне не сказал?