Открыватели дорог
Шрифт:
До сих пор мир был неделим и неразрушаем. Хитроумная природа построила его из мельчайших кирпичиков-атомов. И каждый атом представлял некую копию видимого мира. В каждом атоме находилось ядро, подобное солнцу нашей Галактики, а вокруг этого ядра двигались электроны, похожие, в сущности, на ничтожно малые планеты. И каждый вдумчивый человек мог понять и представить, что от малого до великого один шаг.
Отец Алексея так и не примирился с крушением этого уютного мира. Он был странным человеком. Он просто перешел преподавать в восьмые классы, где школьники изучают классические законы механики. Он был упрям и считал, что если факты нарушают покой души, лучше этих фактов просто не замечать. Испытывая страх, как и все люди Земли, перед атомной, а позже водородной бомбой, он практически остался верен уютному и целостному миру неделимого атома.
Алексей родился в 1933 году, когда несколько ученых уже сделали все необходимое, чтобы ядерная физика стала реальностью. Правда, эти ученые были, в сущности, одиночками, и каждый из них с трудом усваивал идеи другого. Еще в меньшей степени представляли они будущее своей науки.
В 1945 году Алексею исполнилось двенадцать лет. Грибообразное облако атомного взрыва, разрушившего Хиросиму, словно бы повисло и над его школой в Краснопресненском районе.
Незадолго до этого Алексей, хрупкий, длиннорукий мальчик со светлыми волосами, причесанными на косой пробор, вдруг осознал, что в его мир вошла музыка. Не та, с которой он еле справлялся, отбивая длинными пальцами бесконечные упражнения на пианино, а другая, могучая, высокая музыка Баха и Бетховена, Чайковского и Мусоргского.
На осенних экзаменах в подготовительном классе музыкальной школы Алеша Горячев был признан одним из самых талантливых абитуриентов. И хотя ему было уже двенадцать, а настоящие музыканты, как известно, в пять или шесть лет являются вундеркиндами — смотри биографические издания из серии «Жизнь замечательных людей», — Алешу Горячева приняли в музыкальное училище.
И вдруг шестого августа, когда он с восторгом переживал каникулы перед полной переменой своей жизни, где-то далеко над японским городом распустилось гибельное облако атомного взрыва, какого еще не случалось на Земле, и тень этого облака легла на весь Алешин мир и на все его ощущения и надежды.
Дома отец, перечитывая в десятый раз скупое газетное сообщение, тяжко вздыхал. Алеша сидел за столом и вслушивался в комментарии отца. Трудно было представить, что одна бомба уничтожила целый город со всеми школами, концертными залами, учениками и учителями, музыкантами, композиторами. Как фамилия того японского дирижера, который приезжал в Москву незадолго до войны? Алеша в свои двенадцать лет знал довольно много о прославленных дирижерах современности. Но сейчас не мог вспомнить фамилию японца.
Отец сидел в кресле, вздыхал и снова упирался взглядом в газетное сообщение. Вдруг Алеша спросил:
— Значит, атом делится?
— Выходит, что да, — хмуро ответил отец.
— А разве ты этого не знал?
— И не желаю знать! — ответил отец.
— Но вот тут говорятся о Марии Кюри-Склодовской, о самом Кюри, об их зяте, об Эйнштейне, о Ферми, ведь они все физики?
— Убийцы они, а не физики! — грубо ответил отец. — Выпустили духа из бутылки, а попробуй его теперь загнать обратно!
И то, что отец сказал такое об уважаемых ученых, показало сыну все величие и безмерный ужас нового открытия…
Газеты были полны высказываний ученых и очевидцев, показаний участников самого страшного преступления, направленного против ничего не подозревавших мирных людей, вся вина которых заключалась в том, что они подчинялись своим властям. Впрочем, среди погибших были и боровшиеся против властей: ведь от бомбы погибли и те, кто бастовал, кто устраивал заговоры, сидел в тюрьмах. Не было меры наказания, и не было ни снисхождения, ни пощады. Президент Соединенных Штатов Америки Трумэн узурпировал функции самого мстительного из богов — Иеговы и низвел огонь небесный на Хиросиму и Нагасаки, как некогда, согласно библейским преданиям, сам Иегова низвел огонь небесный на Содом и Гоморру.
Больше же всего потрясла мальчика высказанная кем-то из иностранных ученых идея о возможности возникновения неуправляемой ядерной реакции как следствия всех этих бессмысленных взрывов.
Алеша помнил пронзительное чувство жалости к самому себе и ко всему миру, которое неизбывно сопровождало его в те сентябрьские дни 1945 года. Порою, выйдя из дома, чтобы поскорее добежать до школы, он вдруг останавливался, вглядываясь в ломаную линию горизонта, открывающегося в пролетах улиц и площадей, и им овладевал страх, что вот сейчас это безмятежное утреннее небо расколется и деревья парка, птицы, собирающиеся на знакомом дереве к отлету, люди и здания, а главное, сам он, Алеша Горячев, ученик шестого класса, обратятся в ничто, в пепел. И рвущая сердце жалость к себе, к миру, которого он не успел еще узнать, вдруг выжимала из глаз слезы, и мальчик застывал отрешенно и скорбно, словно он уже стоял на кладбище мира и над этим кладбищем мелкими вихрями кружилась атомная пыль. Впрочем, ведь тогда не станет и атмосферы, значит, не будет и ветра, как же закружится пыль? Она будет лежать мертвым черным слоем или, может быть, понесется в беспредельной Галактике черным шлейфом за новой кометой, которая возникнет на месте бывшей планеты Земля.
К счастью, эти мрачные мысли внезапно проходили, спасительная жажда деятельности толкала мальчика вперед, он бежал в школу, возвращался к своим делам и интересам и на время забывал скорбь мира, которая, выражаясь словами поэта, уже проложила трещину в его сердце.
Но отец, сначала с недоумением, а позже и со страхом, наблюдал, как меняются вкусы и интересы сына. Со стола, за которым Алеша готовил уроки и читал любимые книги, постепенно перекочевывали на книжную полку биографии великих музыкантов. Редко-редко присаживался сын к пианино, ровно на столько, чтобы сделать заданное упражнение. На столе и на полках появлялись все новые и новые книги со странными названиями: «Физика атомного ядра», «Элементарные частицы», «Квантовая теория», «Ниспровержение классических законов физики» и бог знает что еще. В те времена многие люди захотели хоть что-нибудь узнать о силе, принесшей одновременную гибель десяткам тысяч человек, и все, кто хоть немного понимал, а часто и те, кто ничего в этом не понимал, писали и издавали книги, брошюры, журнальные и газетные статьи, было бы только желание прочитать их. У Алексея это желание возникло.
В последние школьные годы Алексей принимал участие в нескольких ученических олимпиадах по физике и математике. Призовых мест он не занимал, но те, кто эти олимпиады устраивал или следил за ними, отметили для себя имя Алеши Горячева. Физика требовала своих пророков и учеников. В те времена даже в литературе возникали странные вопросы: «Кому мы передадим наше оружие?» Объяснялось это довольно просто: революция приближалась к тридцать пятой годовщине, ее зачинатели и участники старели, возникала естественная забота о наследниках.
Конечно же, и физики интересовались вопросом: «Кому мы передадим наше оружие и наши знания?»
Перед окончанием десятого класса у Алексея произошел памятный разговор с учителем музыки Павлом Николаевичем Графтовым.
Алексей не бросил музыку в угоду новому увлечению. К десятому классу он пришел с такими успехами, что Павел Николаевич заранее договорился в консерватории о прослушивании его лучшего ученика. Дорога открывалась прямая: концертные программы, филармония, ну, на крайний случай концертмейстерство с каким-нибудь хорошим исполнителем и уж как самая последняя ступень — преподавательская деятельность, аспирантура, редакция журнала по вопросам музыки или редактура в издательстве.