Открыватели дорог
Шрифт:
Науки имеют странную способность умирать и возрождаться. Но уже в другом качестве.
К концу семнадцатого века Алхимия — величайшая из придуманных человеком наук, за исключением, может быть, медицины, — влачила жалкое существование. Вместо подлинных магов и волшебников возле Алхимии пристроились мелкие мошенники и обманщики. Никто больше не верил в «философский камень». Постепенно переставали верить и в «эликсир бессмертия». Если какой-нибудь захудалый немецкий эрцгерцог еще и покупал рецепт «эликсира», то платил гроши.
Однако где-то в недрах Алхимии уже нарождалась иная наука — Химия.
Химия тоже трактовала вопросы превращения вещества. Но без «философского камня». И отрицала главную идею Алхимии, будто можно при помощи заклинаний превратить свинец или медь в золото. А так как владетельным особам в основном требовалось именно золото — для войн, для сооружения замков и крепостей, — то на сию прозаическую науку властители перестали обращать внимание. Но она развивалась в покинутых алхимиками лабораториях.
Эту науку двигали ученики волшебников и магов. Но называть себя они стали простым словом: ученые.
В конце девятнадцатого века в недрах самой развитой науки — Физики возникла принципиально новая наука, объяснявшая факты на основании новых закономерностей. Но ученые, разработавшие новую науку, помнили о подвиге предшественников и не стали отказываться от наследства. И назвали свою новую науку Ядерной Физикой.
Правда, в те далекие времена, на заре двадцатого века, вряд ли кто из провозвестников этой новой науки мог представить, к каким вершинам знаний приведет она человечество.
Всякая наука требует продолжателей. Если раньше это были магические секты, тайные сообщества посвященных, то теперь чаще всего такие группы единомышленников называются «школами». И, как отличие, нечто вроде орденского знака, ставят имя учителя. Школа такого-то. Школа вот этого.
Михаилу Борисовичу Красову не было и сорока лет, когда он стал членом-корреспондентом Академии наук. Поводом для такого выдвижения послужили открытия, сделанные школой, к которой он принадлежал, в области физики атомного ядра. Для школы выдвижение Красова тоже было достижением, и его сотоварищи вежливо приветствовали его победу. Тем более что он сделал все, что мог, а мог он очень много, чтобы украсить послужной список и улучшить материальное положение участников школы.
После этого его энергия и инициатива достигли наивысшего расцвета. Очень скоро он оказался членом многих ведущих ученых советов, руководителем различных семинаров, которые физики проводят от случая к случаю, чтобы обменяться новостями в излюбленной отрасли науки. Он принимал активное участие в различных обсуждениях, как научных, так и ненаучных, и всегда его выслушивали с вниманием и принимали его мнение к сведению, а порой и к руководству…
Вскоре его стали приглашать и за границу для чтения разных лекций, тем более что в молодости он и сам прослушал курс таких лекций у знаменитого немецкого физика, отлично знал два языка, умел овладеть любой аудиторией.
Несмотря на такие явные признаки величия, в своем кругу он по-прежнему оставался просто Михаилом Борисовичем, так как предпочитал не подчеркивать свое превосходство в титулах, званиях, положении. Необычайная энергия сочеталась в нем с подкупающей мягкостью и простотой в обращении с коллегами и помощниками. Он с одинаковым уважением обращался по имени и отчеству ко всем окружающим, начиная от студентов и кончая старшими по званию. Впрочем, он мог быть и резким и высокомерным, но это только с «чужими».
Михаил Борисович принадлежал к школе… Но для того, чтобы определить, кого из своих учителей он предпочитал, следовало бы изучить шеститомный свод законов новой науки, одним из соавторов которого был он сам. А такое предприятие, право же, не каждому под силу…
Красов был еще достаточно молод, когда этот шеститомный труд вышел в свет. Однако в университетский курс физики включен он не был. Мысли и воззрения, изложенные в этом труде, были новы даже для профессоров. А какой уважающий себя профессор будет читать свой курс по чужому учебнику?
Но Красов и сам занимал по совместительству с научной работой профессорскую должность на кафедре теоретической физики физико-технического факультета. Несколько его друзей, принимавших участие в создании этой новой энциклопедии ядерной физики, тоже были профессорами.
Так возникли домашние, внеуниверситетские «курсы новейшей физики».
К этому времени Михаил Борисович достиг постепенно такого положения, что ощутил настоящую потребность иметь свою собственную школу. Без учеников он обходиться уже не мог! Поэтому он внимательно присматривался к каждому своему студенту.
К концу первого, иногда второго курса профессора физико-технического факультета уже различали студентов не только по костюму и прическе. Это лишь вначале кажется, что все студенты на одно лицо.
Начинаются зачеты, экзамены, курсовые работы. И вот молодые люди, только что бывшие похожими друг на друга, как капли воды, постепенно приобретают индивидуальные черты. И тогда можно полушутя-полусерьезно сказать:
— Послушайте, Ярослав Ярославович, а ведь вам не составило бы, вероятно, труда усвоить первый том «Новейшей физики»?
К удивлению Михаила Борисовича, Чудаков, заинтересовавший профессора тонкостью только что законченного опыта, спокойно ответил:
— Я прочитал все шесть томов этого курса.
Михаил Борисович взглянул на студента внимательнее.
Чудаков выглядел недоростком — маленький, чернявый, по-мальчишески подвижный. Вероятно, война помешала его физическому развитию. Профессор перелистал зачетку. Там были весьма ничтожные сведения. Ярослав Ярославович. Год рождения 1932-й. Сын рабочего. Москвич. Наверно, отец ушел на фронт в самые первые дни войны. Сколько могла зарабатывать мать? Пятьсот — семьсот рублей. Этого, конечно, не хватало даже на хлеб. Правда, детям в школе давали бесплатные завтраки. Но Михаил Борисович помнит, как они выглядели: дочь однажды принесла из школы такой завтрак — ломтик черного хлеба, смазанный каким-то повидлом. Михаил Борисович раз и навсегда приказал Нонне отдавать завтраки соседке по парте. Но из дома в школу с собой ничего не брать. Впрочем, это было уже в сорок третьем, когда появились академические пайки. До этого Нонна съедала свой школьный завтрак, наверно, с не меньшим удовольствием, чем Ярослав Чудаков. Но приносить из дома в школу то, что готовила Нонне мать, просто не следовало. И Нонна поняла отца. Приходила голодная, но веселая. «Я отдала свой завтрак Аннушке. Сегодня была ее очередь…»