Открыватели дорог
Шрифт:
— Какая очередь?
— Папа, Аннушка у нас староста. Это она решила, что мой завтрак будут получать по очереди…
Мать кипятилась. Но Михаил Борисович понимал Нонну. Иногда говорил:
— Завтра пригласишь на обед двух подруг. Обедать будете отдельно. Кормить станешь сама. Мама скажет, что и где взять.
Эти обеды происходили обычно по субботам. И тоже странность — каждый раз Нонна приводила других девочек. Мать снова сердилась: «У тебя нет подруг!» Дочь отвечала снисходительно: «Мы дружим всем классом!» — «Что же, вы решаете на классном собрании, кто должен идти к тебе в гости?» — «Нет, мама, это решает Аннушка. Она лучше знает,
Тогда она еще не очень верила, что газеты печатают правду о фашистах. В конце двадцатых годов она жила вместе с Михаилом Борисовичем в Германии: Михаил Борисович проходил практику у профессора Вернера Гейзенберга; немцы ей очень нравились, возможно, что с одним или двумя у нее были даже романы.
От этого предположения у Михаила Борисовича до сих пор побаливало сердце. Михаил Борисович был тогда слишком занят — профессор Гейзенберг не давал спуску своим бакалаврам. Брониславе было скучно. А молодых немцев в этом университетском городе болталось сколько угодно. Язык она знала отлично. Это как раз и заставило Михаила Борисовича ходатайствовать, чтобы молодую жену направили с ним, — будет переводчицей при муже. Ничего из затеи с переводами не вышло: Брониславе скоро надоело выслушивать и переводить мудреные речи физиков. Хорошо еще, что знаки и символы в науке интернациональны. Ну, а через два или три месяца Михаил Борисович и сам о б р е л слух на чужую речь. Как ни удивительно, это именно так и было. Он вдруг стал слышать разговоры соседей. До этого все слова сливались в неразличимый гул. И вдруг он услышал о Брониславе то, что раньше проходило мимо его сознания, как гудение: «Фраукотораялюбитнемцев».
…Он столь глубоко задумался, держа перед собой зачетку, что только покашливание студента вывело его из забытья. Расписавшись, он вернул зачетку и сказал:
— А не могли бы вы, Ярослав Ярославович, как-нибудь заглянуть ко мне? Мне хотелось бы услышать ваше мнение об этих сборниках и обменяться мыслями о новых путях науки…
Не видно было, чтобы студент смутился, услышав такое приглашение. И ответил Чудаков несколько насмешливо:
— Не думаю, Михаил Борисович, что такой обмен будет для вас интересен. Так же, как в сказке: нашел человек золотой слиток с лошадиную голову и обменял на обыкновенный пшик…
Михаила Борисовича несколько покоробило от этой манеры разговаривать присказками, однако он с обычной любезной улыбкой спросил:
— Что вы имеете в виду под такой странной аналогией?
— О, это просто притча о невыгодном обмене. В конце концов, бывший владелец золота получает иглу без ушка, но с советом — накалить иголку и пробить ушко. А когда он бросает раскаленную иглу в воду, то слышит только издевательское «пшик». Но я обязательно зайду, Михаил Борисович, у меня на этот случай даже ваш телефон записан.
Чудаков попрощался и ушел, этакий с виду недоросток, с мальчишескими движениями, в странном спортивном костюме — лыжные шаровары, стянутые у щиколоток, и толстый свитер, стянутый у горла, — мешок на мешке. А что, если он явится в таком наряде? Бронислава не протестует против свободы в одежде, но только на пикниках, где и профессора частенько одеваются так же, как этот Чудаков. В собственном доме она подобной небрежности не переносит. Впрочем, если Чудаков заранее записал телефон Михаила Борисовича, значит, подозревал, что привлечет внимание профессора. А если это так, то, наверно, учтет и все остальное. Должно быть, расспрашивал студентов, уже побывавших у Михаила Борисовича.
4. УЧЕНИКИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПОСЛУШНЫМИ
Ярослав Чудаков совсем не был таким уж оголодавшим недоростком, как представилось это почтенному профессору. Просто в роду Чудаковых все мужчины были невысокими. А вот что касается мускулатуры, ловкости, так тут Чудаковы — отец, и дед, и молодые — могли дать иному мастеру сто очков вперед.
У них даже руки д у м а л и! Ярка, когда стал студентом, вычитал где-то, что Фридрих Энгельс уважал рабочие руки и даже прямо говорил, что творческий процесс начинается в голове, а кончается в пальцах рук, которые держат инструмент, будь то перо, или резец, или просто стамеска, или молоток. Вот и Ярослав — если он замышлял какой-нибудь прибор для счета соударений ядерных частиц, — так просто чувствовал, что у него и голова горела, и руки нацеливались — сейчас начнут «стрелять».
Отец и дед видели это еще в школьные Яркины времена, когда парень мастерил прибор для определения силы ветра с крыла обыкновенного бумажного змея или вертушку — лаг для учета скорости движения его собственноручно сделанной байдарки. Да и вообще все в доме у Чудаковых было сделано ими собственноручно, кроме, наверно, электрических лампочек, а до лампочек просто руки не доходили, а то они и лампочки переконструировали бы, это уж как пить дать!
И отец и дед Ярки были рабочими, тут профессор не ошибался, только они еще были м а с т е р а м и своего дела. А мастер — всегда думающий человек.
Война для Ярки была испытанием жесточайшим. Началась она, когда Ярославу было всего девять лет, и хотя он дважды убегал «на фронт», дальше первого контрольно-пропускного пункта так и не дошел…
Ну, а голод, физические страдания в нетопленной квартире — так ведь все это было равно для всех. В те дни он еще не подозревал, что и воевали не все, и голодали тоже не все. Взрослый умеет кое-что не замечать, на некоторые вещи не обращать внимания. Это только дети н е п р о щ а ю т, взрослые просто не желают в и д е т ь. Значительно удобнее.
А «похоронная» пришла. Ярослав Ярославович старший, отец Ярки, погиб. Но в семье остался Ярослав Ярославович старейший, дед, а дед не позволял грустить. Дед заставлял работать. С двенадцати лет Ярка начал помогать деду «лудить, паять», а с пятнадцати подыскал себе «рукомесло» посложнее — чинить радиоприемники. Их навезли с войны много, и все разных фирм. Потом пошли телевизоры, всякие счетно-измерительные приборы. В семнадцать лет Ярку даже приняли в один счетно-аналитический институт мастером по ремонту приборов. Не это ли, в сущности, и толкнуло парня на физико-технический факультет?
Так он начал учиться у Михаила Борисовича…
Однако студент Чудаков ответить на приглашение профессора не торопился. Он окончил и третий курс, и четвертый, но Михаилу Борисовичу не звонил. Михаил Борисович тоже не напоминал. «Ничего, придет! Он прекрасно знает возможности моей лаборатории. Где еще он получит такой ускоритель, такое оборудование?» — усмехался про себя Красов. Он испытывал примерно такое же ощущение, какое чувствует опытный охотник: приманки расставлены, можно и покурить…