Открывая глаза
Шрифт:
– Я соглашусь, что наказания он заслужил, можешь даже сам придумать какое. Но не доходи до крайности.
Но видимо Хованьскому этого было мало. Пробормотав что-то грубое себе под нос, он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Почувствовав наступившую тишину, директор достал из под стола бутылку мартини, налил в стакан, залпом его выпил и тихо проговорил, как бы оправдывая сам себя: – Если бы не наше многолетнее знакомство, я бы давно вышвырнул тебя за твои делишки…
Проходя мимо ждавшего в коридоре Гудвина, профессор метнул на него грозный взгляд и, посмотрев мгновение, поспешил прочь. Пол этот жест воспринял, как намек на адекватность директора и на то, что он не будет сегодня отчислен.
Очнулся Пол уже перед домом, держась за дверную ручку и уловив себя на мысли, что у него затекли ноги. Ручка была потная и теплая, отчего Гудвин решил, что, наверное, довольно долго простоял в одной позе, предавшись воспоминаниям. Он поспешил зайти внутрь, чтобы не пугать людей, двигавшихся по улице.
Глава 4
Октябрь 1860г
– Ты не говорил вчера с папой? – обреченно посмотрев на брата, спросила Ханна, когда они вышли утром из дома.
– О его работе? Я пытался, но ты же знаешь, он уже несколько недель, как ушел в себя и со мной почти не говорит.
– Вот и Джерри не смог до него достучаться.
– А ещё я подумал, что это глупо с нашей стороны, убеждать его отказаться от работы в министерстве. Мы же сами были рады, когда узнали, что у него появилась такая возможность. А что, дела действительно плохи? Что говорит Джерри?
– Он уверен, что отцу нужно отказаться от должности, на которую он так рассчитывал. Вообще уйти из политики, пока он в нее ещё не погрузился с головой. Джерри говорит, что перед выборами все в правительстве вдруг всполошились, стали друг друга подсиживать, клеветать друг на друга. Говорит, что немногие справедливые люди, которые там есть, уже уволены со своих должностей. Джерри переживает, что с папиным нравом и запросами, ему ничего не стоит ожидать. Ох… – Ханна немного помолчала. – Как же обо всем этом мерзко говорить. По мне, так люди, которые сидят в креслах министров либо полные идиоты, раз позволяют себе платить человечностью за теплое место, либо бессердечные ско…
– Ань, не ругайся! Пусть они тебя не тревожат. В конце концов, даже здесь, на земле, мы сами можем и совершить предательство и порой быть бессердечными. А уж их, тех, кого власть поставила на колени, их винить не стоит, они теперь ее… даже не знаю… рабы что ли, у которых нет своего мнения.
– Папе бы понравились твои слова.
– Да вот, набрался за всю нашу жизнь его мыслей, а что с ними делать теперь, непонятно, даже помочь ему не могу, – сестра ответила кивком головы.
– Паш, так что там у тебя есть для статьи, ты так и не рассказал? – через пару минут спросила Ханна, успокоившись после переживаний за отца и не дождавшись ответа Пола, продолжила:
– Может быть мне бросить эту работу и уговорить Джерри уехать из города?
– В Мичиган?
– Да, он давно этого хочет, только никак не может оставить свои разъезды. Тем более, мне уже и за Джерри становится страшно, он ведь тоже в политике погряз. Тем более, я чувствую, что не справлюсь с журналистикой. Слишком серьезное сопротивление; Паш, с женщиной вообще никто не хочет работать.
– И видимо бороться с этим бесполезно; на тебя тогда всех собак спустят!
– Я уже чувствую их укусы… Это очень тяжело, когда ты ещё до входа в здание газеты ощущаешь, под какими тяжелыми взглядами, пошлыми насмешками и болезненными издевками тебе придется сегодня работать.
– Тебе тяжело там появляться. Здесь все просто, Ань, людям, работающим с тобой, не ведомо чувство уважения к женщине.
– Мне кажется, они и к себе не испытывают никакого уважения, когда ведут себя подобным образом. Может быть я сумасшедшая, что целенаправленно иду туда, где мне так тяжело находиться?!
– Я думаю, ты просто сильная и в голове давно плюнула на все предрассудки и разговоры, которые тебя окружают. Уверен, у тебя всё получится. Уехать отсюда можно будет когда угодно, а сейчас у тебя есть хороший шанс показать себя.
– Пока его ещё нет. Я до сих пор не нашла подходящей темы для статьи. Забросила свою основную работу, в редакции уже косо смотрят на меня. И помощи в газете мне ждать не от кого, точно все настроились против меня.
– А как же Бигелоу, ты рассказывала, что он хороший человек, уважает и помогает тебе!
– Джон не пойдет против Хендерсона, он будет мне помогать, но до поры до времени.
Пол некоторое время молчал, о чем-то размышляя. Они уже подходили к его школе, когда он, наконец, заговорил.
– Недавно мы обследовали тело одного покойника, устанавливали причину его смерти, я обмолвился о нем во время ужина, пару недель назад, помнишь? Это был старик, лет шестидесяти пяти, не пьющий, с минимумом болезней. Но он почему-то умер.
Ханна непонимающе, но очень внимательно слушала брата.
– Умер он от многочисленных ударов в область головы и туловища. Так уж получилось, что я был на похоронах этого мужчины и там услышал его имя, а потом мне совершенно случайно попалась газета, «Нью-Йорк таймс», кажется, где была написана небольшая статья и некролог об этом человеке. При жизни старик был журналистом этой газеты. И в статье говорилось, что его сбил поезд, это, я так понимаю, официальная версия. Но я тебя уверяю, что столкновение с поездом – это сущая фантастика. Поэтому всплывает вопрос – зачем кому-то нужно было писать в газете ложь о смерти работника этой самой газеты!
– Он перешел кому-то дорогу в газете?
– Или те, кто писал некролог действительно думали, что их коллегу сбил поезд.
Пол замолчал, и в ожидании ответа посмотрел на девушку. Её лицо было серьезно и задумчиво. Она ни разу не засомневалась в словах брата, задав лишь один вопрос:
– Думаешь, может всплыть что-то серьезное?
– Не могу ничего сказать, – улыбнулся в ответ Гудвин. – Но почему бы тебе не попробовать зацепиться за эту информацию. Мало ли что? Ведь это журналист, возможно, если ты что-то найдешь, твои коллеги поддержат эту новость, это ведь уже профессиональное обязательство будет.
– А у тебя есть ещё что-то по этой теме? Его родственники, друзья, с кем он работал?
– Кроме того, что на похоронах я видел родственницу этого журналиста – молодую девушку, скорее всего внучку, для дочки слишком молодая она была, больше ничего нет. Но я не знаю, даже её имени. Начни с его газеты, думаю, дальше всё пойдет, как по маслу.
– Ладно, Паш, спасибо тебе. Я подумаю над твоими словами. Ты не опаздываешь?
– Всего на десять минут. Но ради помощи сестре готов хоть целый день прогулять!