Открывая глаза

Припутнев Александр Сергеевич

– Но кто?

– Я думаю, тут дело связано с политикой! Больше пока не могу ничего тебе сказать.

Мужчина некоторое время размышлял.

– Да, если получится разоблачительное дело, ты так поднимешься, что я буду тебе завидовать. Да и газету потянешь вверх. Только у меня к тебе один вопрос: откуда ты знаешь, что его убили? То есть, откуда у тебя появилась такая мысль?

– Не важно, – она улыбнулась. – Интуиция.

Добравшись пешком до центра, журналисты остановились на углу одной из улиц, после чего Джон окликнул проезжающего мимо извозчика.

– Свободен?

Ответом ему был легкий кивок седовласой головы.

– Ладно, Ханна, мне нужно ехать. На носу выборы, а после них я, возможно, совсем уеду из страны на некоторое время. Так что если ты хочешь, чтобы я помог тебе со статьёй, пиши её быстрее.

– Желаю удачи, – она слегка наклонила голову в его сторону, чему был очень удивлен Джон; он совсем не привык видеть в этой молодой женщине манеры традиционного воспитания. – Не забудь про Сэдди.

– Хорошо. А ты про время – оно очень скоротечно! Я пока мало что понял, и не могу дать оценку, но если то, что ты говоришь, правда, то нашу газету с руками оторвут. Ещё раз тебе советую: успей до выборов, крайний срок, через неделю-две после, и если эта история связана с политикой, головы полетят… ух… – и он изобразил характерный жест взмаха топором. Уже забравшись в повозку, Джон неуверенно добавил: – Ханна, мне почему-то раньше в голову не пришло… ведь все может обернуться по-другому. Если то, что ты накопаешь, будет слишком серьезным заявлением, у тебя могут возникнуть неприятности.

– Постараюсь сделать все, чтобы так и произошло, – легкомысленно ответила журналистка. После чего кибитка понесла задумавшегося Бигелоу в неизвестном для Ханны направлении.

Провожая взглядом стучащий копытами транспорт, девушка не заметила, как налетела на шедшую мимо полную женщину, которая, видимо, куда-то спешила.

– Ой, простите, простите, я случайно, я не заметила… простите, – искренне и взволнованно, даже как-то испуганно, извинялась незнакомка, отчего Ханна почувствовала себя этаким извергом, каменным истуканом, увидев которого сразу же появляется желание упасть перед ним на колени и целовать его стопы. Она попыталась изобразить подобие улыбки, и быстро ушла в сторону, давая пройти тучной особе. Женщина, стесняясь даже смотреть в глаза Гудвин, сделал шаг вперед.

– Ничего страшного, я сама виновата! – как можно более дружелюбно и легко попыталась ответить журналистка.

– Простите ещё раз, я не хоте… – последние слова незнакомая женщина проговорила, уже отвернувшись и отбежав от Гудвин, будто боясь увидеть её гнев, поэтому Ханна не смогла их разобрать. Она задумалась; непонятные чувства, изредка появлявшиеся в ее голове, снова родились, чтобы отвлечь от насущных дел. Она вдруг отчетливо почувствовала себя… мужчиной. Эта женщина так кротко и виновато извинялась, как можно извиняться только перед мужчинами, и Гудвин подумала, что в брюкам и легком пальто она действительно мало была похожа на обычную девушку этого города. «Неужели эти брюки делают из меня очередную свинью!» – пронеслось у неё в голове. Поглядев по сторонам в поисках других представительниц своего пола, Ханна отметила, что практически все они мало на неё походили. Низко опущенные головы, закрытые одежды, у некоторых довольно пышные платья, надетые не по сезону, а ради украшения, кокетливые взгляды кавалерам, которыми Ханна почти никогда никого не одаривала, доходящее до исступления чувство вины, соблюдение строгости в жестах и улыбках, отсутствие выбора. Другие женщины, которые были бедны, плохо одевались и выглядели не очень красиво, вели себя более раскованно, насущные житейские вопросы о том, как прожить очередной день, не умерев с голода и прокормить своих детей, не оставляли времени и места на хорошие манеры, но в центре этих женщин было не так много, поэтому в глаза Ханне бросались только особы среднего класса.

«Это так неправильно… Почему мы всегда стоим ниже мужчин! Почему же мы не равны им, и почему они думают, что мы ничего не можем. Они же делают из нас рабынь, пудря нам мозги словами о женском месте в семье и обществе», – Гудвин хотела развить свои мысли, но вспомнила о планах на сегодня. Ей нужно было спешить, и до конца дня посетить ещё пару мест. Печально вздохнув, она оставила на потом размышления о женской эмансипации, вновь задумавшись о своем деле.

– Чем я могу вам помочь, мисс? – спросила пожилая женщина, сохранившая приятную внешность и тепло в глазах, не смотря на свой почтенный возраст. Она на половину открыла дверь своего дома на севере Манхеттена и, мило улыбаясь, смотрела на Ханну.

– Я бы хотела поговорить с мистером Уолтером.

– Милочка, мне очень жаль, но его нет дома. Он уехал по делам в Вашингтон, – всё так же мило ответила старушка.

– А когда он будет?

– Я сама была бы рада знать! Если бы тридцать пять лет назад мне сказали, что он будет вечно пропадать, не выходила бы за него замуж, – слегка улыбнулась она, на удивление Ханны обнажив целые, хотя и желтоватые, зубы.

– Так вы его жена… А могу я задать вам пару вопросов?

– Чем могу помочь?

– Вы знали мистера Лонгмана?

– Виктора? Этого божественного человека! Конечно же, знала! Очень жаль, что его уже нет с нами, – лицо пожилой дамы сделалось чрезвычайно грустным.

– Я его племянница, Ханна! И мне бы очень хотелось поговорить с вашим мужем о дяде… может, вы мне расскажете что-нибудь из его жизни? Мы давно не виделись, и на похороны я не смогла приехать. Я только что от его внучки, мы мило побеседовали, но мне так хочется узнать как можно больше о дяде, мне так стыдно, что я редко его посещала…

– Бедная, вам, наверное, нелегко… Что же вам рассказать о вашем дяде… Те редкие случаи, когда Виктор приходил к нам, они с Гарри проводили в его кабинете. Они были очень хорошими друзьями. Могу лишь сказать, что человек он был необычайно добрый и честный.

– Откуда вы это знаете, раз говорите, что он был редким гостем в вашей семье? – поинтересовалась девушка.

– Ооо, ты ещё молода, голубка; с опытом это понимание придет. Виктора выдавали его добрые глаза. Да и Гарри рассказывал мне, какой Виктор был внимательный и отзывчивый человек. И журналистом он был отменным, но именно из-за своего характера ему порой было тяжело писать статьи.

– Да? А каков же был его характер?

– Ох, ты должна понимать это лучше меня, голубка. От него требовали писать то, что он писать не хотел, и успокоения он порой искал в спиртном и компании моего мужа, о чем тот, конечно же, мне рассказывал.

– Как же так! А Сэдди говорила, что дядя не пил!?

– Я лично не знакома с его внучкой, но Гарри рассказывал, что Виктор никогда не приходил домой не трезвым, вот так-то. Он очень ее любил и не желал расстраивать.

– Хорошо, миссис Уолтер, спасибо большое. Так, когда мне можно прийти, чтобы застать вашего мужа?

– Через две недели, думаю, он приедет, так что мы будем рады вас видеть!

– Я обязательно приду! – и, сойдя со ступеней, Ханна сделала несколько шагов по тротуару, но вдруг остановилась, обратившись к старушке, провожавшей Гудвин легкой улыбкой: – А вы не знаете, в какую больницу был привезен дядя?

– Милочка, насколько я помню, когда его привезли, помощь ему уже не требовалась, поэтому его сразу же отправили в морг. Кажется при больнице… ммм… совсем уже памяти нет! Но это совсем не далеко, в трех кварталах отсюда, если свернуть вон там налево. Поэтому-то мой Гарри первым и прибыл на опознание. Вы легко найдете эту больницу. Длинное белое здание, огороженное высоким забором. Там ещё банкиры сидят, в здании, напротив, у них над дверью большими буквами написано «Если нет выхода, либо к нам, либо в дом – напротив». Если честно, я бы лучше выбрала второй вариант.