Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
— Нет! Молчать! Не разговаривать! Закрыть рот! Опустить глаза! Сосать язык! Кусать губы! Вязать пальцы ног узлом! Не думать! Молиться! Да, господа, молитесь! Молитесь, я вас заклинаю! Давайте, все хором, со всей душой прочитаем «Отче наш» и «Аве Марию» за судоходную компанию, которая летит в тартарары. Сделаем акт покаяния, хоть немного! Тихим голосом! Курсивом! На латыни! Никто ничего не поймёт! Я буду читать, вы только будете говорить «аминь».
Он падает на колени, сложив руки, закрыв глаза, склонив голову.
— Может,
Бородач возмущается:
— Ну, это вы чересчур! Он большой, большой патрон! Да, он плохо переносит эту новую беду, но я должен признать, господа, что ваше присутствие на моём корабле не помогло делу! Чёрт возьми! Два исчезновения в день отплытия! И какие люди, господа: жена министра и мой помощник! Вы — ребята не промах!
— Минуточку, капитан! — вступаю я, ибо этот самый-главный-на-борту-после-Бога меня уже достал.
Я готов засунуть ему в глотку его трубку.
— Не мы их похитили, чёрт возьми!
— Я этого не сказал, — бормочет капитан.
— Я это говорю.
— Во всяком случае, вы здесь для того, чтобы охранять людей.
— Сколько всего человек на этой посудине?
Слово посудина задевает его до самых трусов. Он выдёргивает свою трубку, открывает рот, чтобы возопить, ограничивается тем, что харкает в плевательницу с опилками, и роняет сухо:
— Приблизительно, шестьсот!
— А нас шестеро! Включая директора «Пинодэр Эдженси»! Как можно проследить за сотней человек на одного?
— Пожалуй, — соглашается Бородатый. — Но в таком случае, что вы делаете на борту? Хотите, я вам скажу? Вы просто путешествуете за счёт принцессы!
— Аминь! — бросает Абей.
Он встаёт. И вот что значит вера: он преобразился! Черты лица разгладились, взгляд пришёл в норму.
— Дорогой капитан, — шепчет он. — Если мне не изменяет память, на этом корабле должен быть сектор для эмигрантов.
— Факт, — харкает офицер.
— Да, да, — шепчет Оскар Абей, — точно, есть такой.
Он показывает на нас неумолимым перстом.
— Я хочу, чтобы эту банду бездельников определили туда немедленно. Через четверть часа их каюты должны быть свободны, кроме тех, что занимают две пожилые дамы.
Старик смеётся едким смешком и вперивает в своего друга (если бы я не так спешил, я бы написал в своего бывшего друга) кровавый взгляд.
— Чёрт возьми, дорогой мой Абей, ваши манеры, похоже, сдают перед сильными эмоциями! Вы ведёте себя по-мещански, уважаемый!
Он поворачивается к капитану.
— Наши каюты останутся за нами, капитан! Принесите мне счёт, я выпишу чек.
— Нет!!! — междометит Абей. — Нет, слишком поздно! Они заняты! Я сказал: к эмигрантам! И немедленно!
Глава 8
В беде познаются моральные качества человека.
Вы думаете, что
Он терпит переселение с улыбкой на лице. И всё же надо видеть, как движется наша мрачная процессия по коридорам. Нас сопровождают юнги. Они получили указание не нести наши чемоданы, и мы их тащим сами. Мы топаем по ковру первого класса, затем по линолеуму туристического класса и, наконец, по говённой резине миграционной зоны.
Старик возглавляет шествие, за ним идёт несгибаемый Росс, которого нисколько не смутило это ночное переселение.
Росс в пижаме. На плече у него плащ и его шофёрская кепка. Позади Пинюш и засыпающая Мари-Мари, бедняжка, она пошатывается от одной переборки к другой, держа в руках пластмассовый автомат (маман хотела купить ей куклу в Каннах, но она выбрала автомат). Мы с Гектором замыкаем шествие.
Наконец мы высаживаемся (если так можно сказать, ибо действие происходит на борту корабля) в чистый и мрачный дортуар, пахнущий новизной и в то же время спёртостью.
С ума сойти, сколько внимания требуется для бедных. В некотором смысле, когда им строят жильё, его продумывают ещё больше, чем для богатых. Трудно поверить, что существуют такие мрачные цвета, такие невзрачные материалы, такие оскорбительные формы, такое тусклое освещение, такие неудобные удобства.
Стиль деморализует. Апофеоз унижающей серости.
Представьте себе большое помещение без иллюминаторов, уходящее вдаль, стены покрыты эмалевой краской неврастенического серого цвета, голые лампочки, закрытые сеткой, напоминающей маску фехтовальщика, холодные кушетки с покрывалами цвета ослиной мочи, заводские шкафчики для одежды, тюремные умывальники, металлический пол, декорированный рядами заклепок, как будто прыщами.
Кафка! Преддверие печали.
Юнги покидают нас с усмешками.
Мы складываем багаж посреди помещения и смотрим друг на друга с тоской в глазах. Старик гладит лысину кончиками пальцев.
— Друзья мои, — говорит он, — наше путешествие превратилось в фарс. Давайте забудем о неприятной стороне и будем помнить о смешной. Директора компании «Паксиф», как вы сами видели, травмировали эти новые исчезновения. Его настроение вылилось на нас, и нам следует простить ему эту грубость. Завтра нам предстоит остановка в порту Малага, мы покинем «Мердалор» и вернёмся во Францию.
— Не согласен, патрон, — шепчу я тоном, не принимающим возражений.
— Вот как?
— Перед нами стоит задача, господин директор. Где бы мы ни находились, в первом классе или в мазутном трюме, мы её выполним. Крысы, похоже, бегут с тонущего корабля. Мы не крысы, а полицейские, и мы узнаем тайну «Мердалора».