Отражение
Шрифт:
Хибари оперся рукой о раковину и прикрыл глаза, чувствуя, как уплывает из-под ног пол. Руки сами вытряхнули на ладонь несколько розовых таблеток, и он проглотил их на автомате, даже не ощутив их горький вкус.
Пара минут — и наступило долгожданное умиротворение, спокойствие, и в голове наконец-то перестали бить барабаны. Хибари ополоснул лицо, снова отдышавшись над раковиной, более уверенно посмотрел на себя в зеркало и поправил галстук.
Он откашлялся в кулак и повернул дверную ручку, открывая дверь. В этот момент его равновесие готово было рухнуть в одно мгновение, но, видимо, лекарства сделали свое дело, и Хибари даже бровью не повел, увидев перед собой Мукуро.
— Не помню, чтобы я тебя вызывал, — сухо произнес он в ответ на приветливую улыбку.
— О, вовсе не обязательно так заморачиваться из-за меня, — отмахнулся тот, проходя мимо него и оглядываясь. — Вот это у тебя ванная комната! Тут можно целую вечеринку устроить.
— Выметайся.
— Грубиян Кея — ну надо же. А я ведь только вчера рассказывал твоему сыну о том, каким ты был воспитанным мальчиком.
— Тебе бы лучше замолкнуть, если жизнь дорога, — прищурился Хибари и вдруг вздрогнул. — Что именно ты ему рассказывал?
Мукуро ехидно взглянул на него и загадочно улыбнулся.
— Ничего особенного. Я умею хранить секреты, Кея.
— Не смеши меня, — презрительно фыркнул Хибари. — Если бы ты посмел, был бы уже мертв. — Он заметил, как Мукуро потянулся к ванному шкафчику, и встал перед ним, так близко, что едва ли не касался его и даже чувствовал на своем лице его дыхание. Это немного сбило с толку, и Мукуро, воспользовавшись его ступором, все же протянул руку и распахнул дверцу и взял пузырек с лекарством.
— Я долго думал, почему ты такой отмороженный, и решил, что ты наркоман, — насмешливо произнес он, глядя на него сверху вниз, и потряс пузырек, внимательно рассматривая наклейку на нем. Хибари холодно смотрел на него, но не принимал никаких враждебных действий. — Антидепрессанты? — хмыкнул Мукуро. — Не ожидал такого от неуязвимого Хибари Кеи.
— Не пори чушь. Не бывает неуязвимых людей. Есть сильные, но ты к ним не относишься. — Хибари отнял у него свои лекарства и сунул их в карман, поворачиваясь к двери. Как только он схватился за ручку, Мукуро положил ладонь на его руку и сжал ее. Хибари замер, напрягаясь, и услужливая память мгновенно подкинула ему поводы для нервов.
— Так, — выдохнул он, успокаивая себя и поднял взгляд на посерьезневшего Мукуро, — я ненавижу, когда ко мне кто-то прикасается. Так что убери свои руки, если не хочешь лишиться их по самый локоть.
— Я пришел не для того, чтобы с тобой ссориться.
— Да неужели? Вполне возможно. Но я не собираюсь выяснять причины того, что ты мозолишь мне глаза, да мне это и совсем неинтересно.
— Я хочу извиниться. — Мукуро легко ударил его по руке, заставляя отпустить ручку двери, и развернул к себе, схватившись за его плечо и едва ли не прижимая его к двери. — Я серьезно, Кея, — без тени улыбки произнес он, глядя на обескураженного Хибари. — Я был сопливым мальчишкой, мечтал о всеобщем апокалипсисе, у меня были глупые амбиции и я едва тебя знал. Сейчас многое изменилось: мы с тобой уже такие взрослые, более уравновешенные и не оставляем за своими спинами беспорядочную гору трупов, и я действительно хочу попросить прощения.
— «Мы с тобой»… — повторил за ним Кея и стиснул челюсть. — Ты не думал, что мне твои извинения не нужны? Если ты вдруг постиг дзен и стал воплощением смиренности, — на этих словах он пренебрежительно усмехнулся, — вперед. Меня это никоим образом не касается. Я просто хочу, чтобы ты держался от меня подальше. Знаешь, чтобы я не забил тебя до смерти.
— Я бы мог исправить свои ошибки. С твоим сыном.
Хибари зловеще оскалился и угрожающе прищурил глаза.
— С моим сыном? И каким это образом?
— Я мог бы учить его. Брось, Кея, ты прекрасно понимаешь, что я один из немногих, кто действительно может ему помочь. Ты знаешь, какой он, — посмеялся Мукуро, вспоминая его ужимки и кривляние, не вызывающие ничего, кроме смеха и жалости. — Не такой как ты. Слабый, трусливый и глупый мальчишка.
Хибари хмыкнул, но то, что он промолчал, уже говорило о том, что он и сам это понимает и знает. И более того — сейчас он готов был слушать, пусть это не так яро показывал.
— Твой Тамашима, Кусакабе, Якихико, да кто угодно — никто из них не способен ни на что, и это видно на самом Катсу, разве я не прав?
— Я знаю, чего ты хочешь, Рокудо, — после непродолжительного молчания ответил Хибари. — Катсу… он похож на меня внешне, хочу я этого или нет. И поэтому я знаю, чего ты хочешь. И я повторяю тебе: я не желаю видеть тебя рядом со мной или моим сыном.
— Вот как? Не очень-то ты умело играешь любящего отца. Даже запрещая мне видеться с ним, ты думаешь только о себе.
— Я не любящий отец, — отрезал Хибари и стряхнул его руку. — А теперь проваливай. У меня много дел.
— Думаю, мы продолжим разговор.
— Этого не будет, — отчеканил Кея и вышел как раз вовремя, когда самообладание начинало его покидать. Отвратительное чувство омерзения и зудящее желание отмыть те части тела, которых касался Мукуро, раньше бывшее таким привычным, но уже почти забытое после долгих лет свободы от ходячего напоминания о прошлом, снова охватило его, и он передернул плечами, едва подавив желание поежиться.
***
— Доброе утро!
Вместе с громким веселым приветствием оглушительно хлопнула дверь, и в лицо Катсу прилетела тяжеленная сумка.
— Юи! — воскликнул он, пытаясь отряхнуть учебник от пролитого кофе. — Кто тебе разрешал заходить в мой кабинет?
— Аа, прекрати корчить из себя неизвестно кого.
Юи плюхнулась на диван и развалилась на нем, раскидав в стороны руки и ноги. Она была дочерью Савады — единственной и горячо любимой как отцом, так и мачехой, которую, впрочем, она тоже любила и называла не иначе как мама. Киоко умерла при родах, желая сохранить жизнь своему ребенку, нежели себе самой, и Тсуна прошел долгий путь от ненависти к собственной дочери к почти слепому обожанию. Юи была веселой, хулиганистой девчонкой со средними оценками и средними успехами в спорте, она обожала деловые встречи, всегда присутствовала на тренировках и не слишком опасных сражениях, и, хоть была одногодкой Катсу, обгоняла его в развитии способностей в несколько раз. Также она была очень миленькой, с огромными, как у родителей, карамельными глазами и широкой улыбкой в стиле Ямамото, и Катсу, может быть, испытывал бы к ней симпатию, если бы не одно «но». Его отец по-настоящему уважал Юи. Он тренировался с ней, разговаривал, осведомлялся о ее делах без вселенской тоски в глазах и полного равнодушия. Иногда… нет, часто казалось, что он больше предпочел бы ее своим ребенком, нежели его самого.