Отрешенные люди
Шрифт:
Андрей Андреевич надолго задумался, глядя прямо перед собой. Он понимал, что владыка не отступится и подобные предложения будут поступать от него. Строительство храма — дело благое, не приветствовать его нельзя. Случись очередной пожар, не дай Бог, и ему уже не отстроиться заново, не встать на ноги. Тогда, действительно, хоть в монастырь иди. С другой стороны, он не хотел нарушать того относительного покоя, что существовал меж его семьей и мусульманской частью слободы. Те относились к нему с глубоким почтением, иного и желать немыслимо. Рано или поздно, о строительстве храма на его земле узнают, и как обернется дело, того не предвидишь. Убить, конечно, не убьют, но неприятностей разных мелких не оберешься. Как же быть? И владыка, заметив его колебания, мягко произнес:
— Ну,
— Хорошо, — решительно и резко встал на ноги Андрей Андреевич и почувствовал, как кольнуло в левой части груди, — пишите купчую. Даю вам на то свое согласие.
— Вот и ладно, — перекрестил его митрополит Сильвестр, — с Богом…
Дома Андрей Андреевич, не вдаваясь особо в подробности, сообщил жене о произведенной им сделке и показал вексель на весьма значительную сумму, тут же заперев его в кованый сундучок. Жена не особо возражала, а посетовала лишь, что не мешало бы срубить новую баньку, и ту, проданную мужем пустошь, она и рассчитывала определить под ее строительство.
К концу недели, перед воскресным днем, во дворе их усадьбы появился непосредственный хозяин участка Владимир Краснобаев и, широко улыбаясь и кланяясь, стал объяснять, что хотелось бы сделать ворота, чтоб они выходили прямо с пустоши на проезжую улицу.
— Чтоб вам, почтенным господам не мешать лишний раз, — тараторил он, помаргивая глазками. — Вы уж не подумайте чего дурного, но иначе никак нельзя.
— Делайте, как сочтете нужным, — сухо пожал плечами Карамышев. Ему с самого начала не поглянулся шароподобный Краснобаев, и он совсем не собирался вступать с ним в пререкания и тем более обсуждать, где он собирается ставить забор, а где ворота навешивать.
В выходной день, когда Андрей Андреевич с супругой были на службе в Богоявленском храме и после приложения к кресту вышли вслед за остальными прихожанами на паперть, то услыхали перезвон со всех городских колоколен. Особенно явственно доносился он со стороны Знаменского монастыря, где и колоколов было побольше, и сам звон от реки шел чище, отчетливее.
— Крестный ход, никак, — заметил кто–то из знакомых Карамышева.
— Батюшка наш говорил, что владыка повелел сегодня крестный ход провести из монастыря к Базарной площади в честь закладки храма нового, пояснил один из казачьих сотников, пришедший на службу со всей семьей и теперь дожидавшийся, когда молодая жена застегнет и перепояшет двух малолетних отпрысков их рода.
— А какой храм? — растерянно спросил Карамышев и опять почувствовал боль в левой части груди.
— Новый храм будут закладывать, а где, пока неизвестно. Вроде, как поблизости от Базарной площади. Вы ведь как раз там и проживаете, должны бы знать, — сотник в упор смотрел на Карамышева, но тот не знал, что ответить, и потянул жену за рукав, заспешил в сторону дома.
Когда они прошли торговые ряды, то увидели величественную картину крестного хода во главе с самим митрополитом Сильвестром, шедшим чуть впереди, опираясь на свой оправленный в серебро посох. А далее шли монахи Знаменского монастыря, простые прихожане, несли хоругви, иконы, большие свечи. Над всей процессией слышалось громкое песнопение, но издали слов нельзя было разобрать. Татары, не привычные к подобному, высыпали из своих домишек, ребята взобрались на крыши, деревья и с любопытством глазели на крестный ход. Но самое интересное открывалось позади шедшей братии и прихожан. Там шли возчики и вели под уздцы лошадей, везущих спаренные колеса, а попросту передки от обычных телег, на которых были закреплены свежесрубленные бревна, вершиной своей волочащиеся по земле. Возчиков казалось не менее полусотни, а сзади шли мужики с топорами и ломами в руках, несли шесты, долота, сверла и пилы. Зачем они здесь, никто пока не понимал.
Владыка дошел до двора Карамышевых и повернул в небольшой проулок, где буквально вчера по распоряжению Краснобаева навесили широкие ворота и сделали проезд. Владыка и остальное духовенство, верующие миряне остановились на углу карамышевского
Только тут Андрей Андреевич, который в смятении стоял в общей толпе любопытствующего народа, разглядел, что бревна все до одного мечены буквами и цифрами по бокам, с выбранным пазом. Значит, то был разобранный сруб, который, верно, приготовили в монастыре, а теперь лишь перевезли для сборки на его бывшую пустошь. Народ загалдел:
— Ишь, ты, как ловко придумал владыка: сруб заранее заготовили под церковку, раскатали, перевезли и теперича в день соберут.
— То–то татары возрадуются, когда в аккурат посередке ихней слободы да православная церква встанет! — А митрополит Сильвестр тем временем повернулся к праздно глазеющему на происходящее народу и громко произнес:
— Миряне! Братья! У кого сердце не стыло к вере нашей, то Христом Богом нашим призываю в помоществление работному люду. Не откажите святой церкви в малой помощи, надевайте рабочее платье да поспешите сюда с инструментом, кто с каким может. Да и соседей пригласите, пускай с вами идут на праведное дело. Народ тут же откликнулся на призыв владыки:
— С радостью, ваше преосвященство!
— Поможем, отец родной, соберем церковку в единый день!
— Берись за работку! Сдюжим!!!
Некоторые мужики прямо в чем были, в праздничной одежде, вбежали во двор, ухватились за бревна, стали помогать плотницким мужикам сгружать их, заносить, ворочать. Другие поспешили скорым шагом домой, чтоб известить родню, ближних соседей о небывалом деле, затеянном владыкой. Через каких–то полчаса, час в усадьбе Карамышева стало полно народа, и приходилось чуть ли не по пятеро на каждое бревно. Здесь всем распоряжался Зиновий Козлов, наипервейший плотник с митрополичьего двора, который показывал, куда чего класть, относить. Сам он с четырьмя мужиками начал выкладывать первый ряд. В руках у него был шнурок с завязанными узелками, и Зиновий что–то вымерял, высчитывал, прикидывал в уме, озабоченно щуря левый глаз.
— Сюда клади, — командовал он, — ровней, ровней, подложи щепочку под низ, — подходил с топором, постукивал, выправлял, снова мерил.
В землю уже вкопали толстенные сосновые чурбаки, на которые и затаскивали теперь окладные, в обхват, бревна нижнего ряда. У Зиновия что–то не получалось, он кипятился, отталкивал руководимых им мужиков, негромко ругался, хотя в иные разы мог и чертыхнуться, помянуть всех и вся черным матерным словом, да мешало нынешнее присутствие митрополита Сильверста, который стоял неподалеку и внимательно следил за работой. Наконец, бревна легли, как надо, Зиновий пробежался кругом, приседая, "простреливая", как он говорил, углы, уровень, прямизну и прочие плотницкие премудрости, которые не каждому и знать дано, и лишь потом крикнул мужикам: — Клади мох, да подлиньше выбирайте, чтоб на завивку хватило, — и осанисто, торжественно ступая, направился к владыке. Подойдя к нему, сдернул шапчонку, поклонился, достав правой рукой земли, и попросил благословить начало строительства. Владыка кивнул дьякону, чтоб начинал торжественный молебен по случаю закладки храма.
Окрестные слободские татары не сразу разобрались, чего за строительство началось у них под самым носом, немного потолкались вместе со всеми, и стали расходиться по домам. Лишь мулла Измаил недоверчиво заглядывал через забор в усадьбу Карамышева, но молчал, бурчал только что–то на своем языке. Но когда на телеге провезли большой тесовый крест, с вырезанными на нем непонятными буквами, то его прорвало. Он заголосил, поднял к небу руки и стал сзывать татар обратно, призывая при том самого Аллаха в свидетели, что неверные затеяли дурное дело. Татары не заставили себя долго ждать, кинулись к Измаилу, залопотали, начали размахивать руками, кто–то даже вырвал кол из плетня, в руках у других оказались длинные кнуты, и они скопом начали приступать к карамышевской усадьбе, неодобрительно выкрикивая угрозы в адрес владыки.