Отрешенные люди
Шрифт:
— Э–э–э, чего деется, станишники! Сын с отцом общего языка не нашли. Ты, Ванька, весь в зубаревскую породу пошел, батька твой в молодости точно такой был, все под себя гнул, никого не слухал. Молодец! Правильно делаешь…
— Чего же тут правильного? — ворчливо обронил один из казаков, — пороть их надо, коль супротив отца идут.
— Точно, точно, — согласно закивал головой второй, с большой сивой бородой, — моя бы воля…
— Ладно тебе, Потап, — прервал его Угрюмов, — себя молодым не помнишь. Чего хотел, то и творил.
— Ну, было дело, — согласился тот, — зато теперича…
— То–то и оно, что с годами поумнел малость. Да не о вас речь, станишники. Знаете, куда он собрался, Ванька–то Зубарев? Помните, нет ли, как меня губернатор Гагарин к башкирцам отправлял золотишко промышлять? Я тогда два лета подряд с отрядом по степям рыскал, лихорадку еще подхватил, до сих пор себя знать дает.
— Чего–то припоминаю, — наморщил лоб ближний к нему казак. — Теперь вот этого молодчика подбиваешь? Коль ты, Дмитрий, не сыскал, то он и подавно ничего не найдет.
— Кто его знает… Оно как повезет. Вот что, Иван, забирай обоз с собой, с Василием, отцом твоим, договорюсь как–нибудь, разъясню ему все. С обозом тебе, глядишь, полегче будет, меньше спрашивать станут, чего да почему. Купец, и все тут. Дорогу я тебе обсказал. Найдешь родичей Чагыра того, али иного кого, повыспрашивай их, подарков не пожалей, и выведут они тебя на прииски те… Удачи тебе. А насчет казаков извини, но отпустить с тобой в дорогу нынче никого не могу, на заставах все, лето нынче неспокойное, сам знаешь. Пойдемте ко мне в дом, переночуете, а с утра и в дорогу двинетесь. Сейчас велю баньку стопить, попаритесь, — встал с бревен полковник и, простясь с казаками, повел Ивана к себе.
…То была последняя ночь, которую Иван и его спутники провели под крышей дома. Сперва они ехали по левому берегу Тобола, старательно избегая селений и казачьих разъездов. Потом, при впадении в Тобол речушки со странным названием Уй, двинулись вдоль ее русла, как то было обозначено на плане, вычерченном полковником Угрюмовым. Не доезжая Троицкой крепости, резко повернули на запад и через пару дней выбрались к отрогам Уральских гор, где их вскоре окружили вооруженные башкиры и отвели в дальнее кочевье, принялись расспрашивать, куда и зачем они едут. Ивану Васильевичу пришлось раздать на подарки едва ли не половину отцовских товаров, чтоб убедить башкирских старшин, что они действительно мирные купцы, которые ищут дорогу на Оренбург. Их отпустили, дали проводника, от которого с большим трудом едва удалось отделаться. По дороге им часто попадались россыпи камней, от которых они наспех откалывали куски породы, засовывали их в тюки с товарами, собираясь позже, по возвращении, найти рудознатца в Тюмени или Тобольске и с его помощью узнать, что это за камни. Более всего их привлекали камни с яркими желтоватыми блестками, которые они принимали за золотые вкрапления. Так, двигаясь в северном направлении вдоль горных отрогов, загружая телеги добытой ими породой, они выбрались к предместьям Екатеринбурга, голодные и ободранные в клочья. К тому же сбежали двое из шестерых возчиков, и пришлось бросить две телеги, но зато появилась возможность подменять обозных лошадей. Стоял конец сентября, и с каждым днем холодало, спать возле костров стало совсем невмоготу. Посовещавшись с Тихоном и Никанором, которые к концу пути совсем приуныли, Иван решил двинуть к Ирбиту, прикинув, что купцы должны уже начать съезжаться на ярмарку. Более всего Ивана беспокоила встреча на таможне, где его арестовали год назад. А о том, что он скажет отцу, старался не думать.
В Ирбите напросились на постой к жившему на окраине мужику, который пускал к себе приезжих купцов, имел большую конюшню и сдавал полдома под ночлег. Все собранные ими камни перегрузили на отдельную подводу, крепко увязали и укутали рогожей. Немного отдохнув, Иван, захватив с собой на всякий случай Никанора и Тихона, отправился на таможню, чтоб найди кого из земляков, узнать, не подъехал ли случаем отец.
После недолгих поисков нашли приказчика Михаила Корнильева, который первым узнал Ивана и его спутников. Иван припомнил, что того зовут Максимом Заевым. Обнялись, похлопали друг друга по плечам.
— Никак опять в какую переделку угодил? — спросил, отстранясь, Заев.
— Плутнули малость, — опустил глаза в землю Зубарев. — Отца моего не встречал?
— Чего ему тут делать, когда он тебя ждет в Тобольске. Всем уже раструбил, как ты у него из Тюмени обоз с товарами увел, — захохотал Максим, больно ткнув Ивана в грудь кулаком. — Нашел свое золото?
— И про то известно? — вздохнул Зубарев.
— Как не знать. Поди, в одном городе живем…
Решили пойти в ближайший трактир, отметить встречу. И хоть у Ивана остались в кармане последние гроши, которые могли понадобиться на дорогу, на оплату за постой у ирбитского мужика, но уж больно велико было желание пропустить чарку, другую, посидеть после стольких дней странствий со знакомым человеком, что он, не раздумывая, согласился.
Придя в трактир, огляделись, выбрали свободный стол в углу и подозвали полового. Тот подлетел, издалека щуря лицо в приветливой улыбке, поздоровался и спросил, чего пожелают.
— Заказывай ты, — предложил Иван корнильевскому приказчику, а сам принялся оглядывать сидевших за столами посетителей трактира. То были в большинстве своем купцы среднего достатка со своими подручными, возчики, сидевшие на самом краешке лавки и всем своим видом показывающие, что они заскочили сюда ненадолго. Но были среди прочих и мужики угрюмого вида, заросшие бородой до глаз, остававшиеся в трактире часами. В них безошибочно можно было угадать лихих людей, явившихся на ярмарку задолго до ее начала, чтоб вызнать, кто с чем прибыл, какой товар и сколько привезено, а потом… потом они встречали удачливых купцов на глухой таежной дороге и безжалостно обирали, грабили. У многих были поддельные, хорошей работы, паспорта, и полиция, хоть и догадывалась об их намерениях, но до поры до времени не могла им что–то предъявить, а издалека приглядывалась к ним, старалась не спускать глаз.
Вдруг Иван почувствовал, как кто–то в упор разглядывает его, повел глазами влево и остолбенел. Через стол от них, у самого окна, сидел Яшка Ерофеевич собственной персоной, выставив черные испорченные цингой зубы, в упор разглядывая Ивана. Сидевший рядом Никанор Семуха поинтересовался у Зубарева:
— Чудище, что ли, какое увидал?
— Именно чудище, — чуть кивнул головой тот, — знакомца встретил.
— Это которого? — Никанор всем корпусом повернулся и мигом выделил среди прочих именно Яшку. — Не он ли тебя под тюрьму подвел в том году?
— Угадал, он и есть.
— Этот шибзик? — удивился и Тихон Злыга, без всякого зазрения также принявшийся разглядывать Яшку Ерофеича.
А тот сидел меж двумя купцами и чего–то втолковывал им, время от времени ковыряя указательным пальцем в носу. О чем он говорил с купцами, Иван догадывался. Объяснял, как лучше дать взятку таможенникам.
Принесли выпивку и закуски. Иван опрокинул рюмочку, потянулся за квашеной капустой, но не донес ее до рта, потому что услышал сзади занудный голос Ерофеича:
— Старый знакомый… Опять к нам пожаловали?
Иван с ненавистью уставился в его мутные, водянистые глаза, и пальцы сами собой сжались в кулаки, он начал подниматься, но Никанор ухватил его, усадил на место, наклонился, зашептал в ухо:
— Не пачкай рук о него, Иван Васильевич, есть у меня мыслишка, как с ним поквитаться, — и повернувшись к Яшке, масленым голосом предложил, — а ты, мил человек, садись с нами, коль знакомый будешь.
— То можно, — согласился Яшка и опустился на лавку, держась за стол. Видно было, что выпил он уже немало, но пока еще держится на ногах и говорит вполне связно. — С чем приехал? — обратился с наглецой в голосе к Зубареву. — Опять правду искать начнешь? Императрице писать будешь? Не поумнел за год?