Отрешенные люди
Шрифт:
Следом вошел Петр Иванович Шувалов, надувая и без того пухлые щеки, зорко поглядывая большими широко посажеными глазами по всем углам, словно там мог притаиться заговорщик с палашом. Под мышкой он нес большой рулон бумаги, осторожно придерживая его словно драгоценную ношу. Граф Разумовский был отчасти прав, предполагая, что Шувалов большую часть времени занимается пальбой из пушек. Именно сейчас Петр Иванович опробовал изобретенную им новую пушку, названную весьма грозно - "единорогом". Испытания шли успешно, а потому граф пребывал в благодушном расположении и негромко мурлыкал себе под нос какую-то незамысловатую мелодию, услышанную им от уличного музыканта. Подойдя к столу, демонстративно обошел его кругом, остановился напротив
– Ваше величество как всегда замечательно выглядит. Как вы только время находите на все дела? Диву даюсь, на вас глядючи...
Говорил он неправду, поскольку как раз времени на все у императрицы и не хватало. Большинство государственных важнейших дел задерживались именно по вине Елизаветы Петровны, которая желала поспеть везде, но, когда приходилось выбирать между просмотром бумаг и очередным балом или маскарадом, она выбирала обычно последнее. Приближенные к ней люди считали за лучшее не замечать подобных пустяков, чего никак не могли понять иностранные дипломаты и частенько в своих письмах жаловались на громадные задержки и волокиту в делах. Но императрица с детской непосредственностью считала, что жить надо весело и безоглядно, а потому зачастую поступала вопреки известной поговорке "делу время - потехе час".
Рядом с Шуваловым осторожно опустился в кресло легковесный и подвижный, словно ртуть, Михаил Илларионович Воронцов, занимавший прежде, до известного дела Лестока, пост вице-канцлера. Но затем, во многом благодаря стараниям Бестужева-Рюмина, был смещен, и отошел в тень. К чести его, он не только не затаил обиды на нынешнего канцлера, но нередко вставал на его сторону, защищая от горячих выпадов Петра Ивановича Шувалова, которого любое бестужевское слово раздражало, словно чихотная трава. Многие, зная добрый нрав и безотказность Воронцова, обращались к нему, хлопоча о наследстве или назначении на должность. Он один из первых подтолкнул императрицу к занятию батюшкиного престола и неизменно пользовался ее расположением. Да и женой его была двоюродная сестра императрицы, урожденная графиня Анна Карловна Скавронская, дочь Карла Самуиловича Скавронского, брата Екатерины 1, что так же давало ему значительные преимущества среди прочих сановников. Многочисленные родственники и друзья давно намекали графу о своем желании видеть его предводителем собственной партии, но природная скромность не позволяла тому решиться на подобный шаг. Из числа присутствующих на нынешней "конференции", как сама императрица нарекла подобные совещания, он единственный мог похвастаться тем, что ни разу в жизни не получил ни малейшей взятки или иного подношения. В свое время германский император Карл V11 за особые заслуги даровал Воронцовым графский титул Римской империи, и уже одно это выделяло Михаила Илларионовича из числа прочих близких к императрице людей.
Последним занял свое место князь Никита Юрьевич Трубецкой, исполняющий должность генерал-прокурора Российской империи. Через свою жену, урожденную Анну Львовну Нарышкину, он состоял в родстве с царской фамилией, а через сестер - с родом князей Черкасских и Салтыковых. В свое время Никита Юрьевич не поладил с графом Минихом, не побоявшись влияния того при дворе. После того как бывший фельдмаршал попал в сибирскую ссылку, его почти открытая неприязнь перешла к другу последнего, Бестужеву-Рюмину, что он не особо и скрывал. Должность генерал-прокурора давала ему множество прав, кроме одного - приобретать друзей, чему, впрочем, способствовал и его желчный, язвительный характер. Единственным человеком,
Как только все расселись вокруг стола, императрица, глянув по привычке в окно, где начинали плавиться под яркими солнечными лучами завитки морозных узоров, обвела собравшихся ровным, спокойным взглядом, и, чуть приподняв левую бровь, негромко спросила:
– Чего-то не всех вижу на своей конференции... А где же изволит быть граф Александр Борисович Бутурлин? Что ему помешало присутствовать?
– В отъезде он, в Москву отбыл, - ответил за всех граф Воронцов.
– Мог бы и упредить об отъезде своем, - с явным недовольством в голосе произнесла императрица.
– А почему нашего генерал фельдмаршала Петра Семеновича Салтыкова не вижу? Тоже в Москву отправился?
– На смотру, видать, - беспечно отозвался Петр Иванович Шувалов. Никакого порядка не стало.
– Велите ему прибыть ко мне пренепременно, - напуская в голос суровость, выговорила императрица.
– Что ж, приступим, с Богом...
– - И Разумовского не видно. Не занедужил ли?
– как бы невзначай поинтересовался Бестужев.
– Ему мной самолично разрешено не являться. Иные дела у него, - сухо ответила императрица, и нехороший огонек вспыхнул у нее в глазах.
– Ты мне это, Алексей Петрович, брось хитрости свои подпускать. Наперед все их знаем.
– Да что вы, матушка-государыня, - развел руками канцлер, - то я со всей скорбью христианской спрашиваю. Может, вправду, думаю, простудился, а то вчерась его видели без шапки в открытом возке с девками. А морозище-то так и жарит! Рождественские стоят. Тут и до беды недалеко.
– С какими еще девками?
– вспыхнула императрица. И все поняли, что Бестужев сумел-таки уколоть ее. Но та нашла в себе силы сдержаться и, чуть кашлянув, свела густые брови, спросила канцлера.
– Ты лучше начни докладывать какие новости твои агенты из иных стран сообщают.
– Да особых вестей, матушка, нынче не имеем, - грузно приподнимаясь с кресла, начал тот, - только и сообщили мне, будто бы король прусский, Фридрих, свое посольство к шведскому двору направить собирается.
– Собирается или уже направил?
– уточнила государыня.
– Может, пока мы здесь сидим, уже и отправил. Вести до нас долго идут, кто его знает, что там теперь, в Пруссии, приключилось.
– Сам что думаешь: чего Фридриху от шведов надобно?
– Как чего?
– канцлер даже удивился.
– Известно дело: союз против нас заключить, чтоб потеснить из Европы. Никак не могут попривыкнуть, что Россия давно не та, что была когда-то.
– Это точно, - вставил свое слово Воронцов, - не хотят нас уважать в Европе. Бояться боятся, а уважения не питают.
– Ничего, уважать после станут, когда к боязни попривыкнут, - хмыкнула императрица, - а пока и этого для нас предостаточно.
– Давно их не учили уму-разуму, - подал голос Шувалов, но императрица оставила его слова без внимания и как бы в раздумье проговорила:
– Выходит, Фридрих в письмах ко мне одно говорит, а на деле другое творит. Славно, славно...
– Ни одному слову фридрихову верить нельзя, - горячо заговорил канцлер, - бесстыжие люди, что они, что французики эти, - оседлал он любимого конька, но Елизавета Петровна нетерпеливо махнула рукой в его сторону.
– Подожди тараторить, Алексей Петрович, скажи лучше, а нельзя ли шведам намекнуть, мол, мы об их тайных сношениях с Фридрихом извещены? Но только тонко намекнуть, чтоб не переборщить.
– Отчего же нельзя? Оно можно, - согласно кивнул головой канцлер, отпишу нашему посланнику в Швецию.
– А мне думается, шведы и так откажут прусскому королю и на союз с ним не пойдут, поскольку с нами в перемирии состоят. Нарушать его им сейчас ни к чему, то не крымский хан, которого все на нас только и науськивают.