Отрешенные люди
Шрифт:
– - Еды совсем никакой не осталось, - продолжал отнекиваться хозяин.
– - Как-нибудь не помрем, лишь бы переночевать, - не сдавался
Серафимыч.
– Да у нас с собой бочонок винишка доброго есть, угостим...
Видимо, этот довод несколько поколебал неуступчивого хозяина, и он недоверчиво крикнул через забор:
– Не шутишь?
– Какие тут шутки, - отвечал вахмистр, - вот он, бочонок, - и, подхватив его из саней, звонко шлепнул ладонью по донцу.
– Выпить - оно не грех, - чуть помедлив, хозяин приоткрыл калитку, внимательно оглядел приезжих, спросил, - сколь
– А лошаденку куда пристроить? Не на улице же бросать, - взмолился Серафимыч.
– Позже распрягу ее и под навес поставлю, могу и овса подсыпать, коль винцо добрым окажется, пойдем, пойдем, - и отворил низкую дверь в избу.
Там и впрямь некуда было яблоку упасть: на лавках вдоль стен, на вместительной русской печи, стоящей посреди избы, даже на полу на каких-то овчинах, ветхом тряпье сидели и лежали люди. На большом столе возле окна стоял фонарь с огарком свечи, дававшей тусклый свет. В помещении витала нестерпимая духота от жарко натопленной печи и массы скопившихся человеческих тел; к тому же вонь от овчин, исподнего белья, портянок, сапог стояла такая, что хоть нос тряпкой затыкай. Путники, собравшиеся на постоялом дворе, уже приготовились ко сну и сейчас, позевывая и почесываясь, неприязненно глядели на вновь вошедших.
– Спаси Господь, - низко поклонился с порога Серафимыч, - счастливо вечерять честному народу. Просим прощения, что потревожили постояльцев, - и снова низко поклонился.
Лишь Яшка, стоявший позади него, не проронил ни слова и даже шапку не снял с головы, а только презрительно морщил нос. Кто-то из дальнего угла заворчал на хозяина, мол, и так ногу поставить некуда, а он еще двоих притащил. Но в это время отворилась дверь, впустив клубы морозного воздуха, и на пороге показался караульный все с той же дубиной в руках. Он бесцеремонно ткнул Яшку Ерофеича в грудь и проговорил:
– А вот и признал я тебя, аспида, - и с этими словами замахнулся на него дубиной.
Яшка успел увернуться, кинулся через чьи-то ноги в середину комнаты, запнулся, упал, зацепил стол, перевернув при том фонарь, свеча погасла, и в полной темноте, перекрывая возмущенные крики и вопли собравшихся, явственно слышался рев караульного:
– Убью гада! Вспомнил я тебя! Вспомнил!
Если бы не темнота, то он наверняка бы размозжил Яшке голову, но тот успел на ощупь пробраться за печь и там притаился. Лишь вахмистр Серафимыч, которого в темноте зацепил караульный своей дубиной, жалобно причитал и всхлипывал:
– Не убивайте, братцы, я не при чем тут. Это он все, он...
5.
Когда возок поручика Кураева подъехал к постоялому двору, путники еще с улицы услышали доносившиеся из избы крики и шум свалки.
– Может, разбойники те на них наскочили?
– прислушиваясь, спросил Ивана поручик и быстро выпрыгнул на землю, держа в руках заряженный пистолет. Эй, ребята, - обратился он к своим ординарцам, - держите пистоли наготове и прикрывайте нас сзади, - и быстрым шагом пошел на постоялый двор. Иван шагал следом, едва поспевая за офицером.
– Я с вами, - предупредил он на всякий случай Кураева.
– Да, конечно, - отозвался тот и рванул на себя
– Не убивайте, помилуйте, детки малые дома остались!
– Кто таков будешь?
– грозно спросил его Кураев.
– Вахмистр казачий Чесноков, - ответил тот и рассмотрел стоящего перед ним офицера.
– Ваше высокородие, заступитесь, меня туточки не убили едва, а за что и не ведаю.
В это время к двери на четвереньках подполз Яшка Ерофеич и попытался юркнуть мимо офицера на улицу. К нему подскочил караульный и огрел дубиной по спине. Яшка громко застонал и схватил Кураева за ноги, потянул на себя.
– Стой!
– громко крикнул тот и пальнул в воздух из пистолета.
– Взять его, - указал он ординарцам на караульного, размахивающего дубиной. Солдаты ловко подшибли того под ноги и мигом скрутили руки за спиной, поставили перед поручиком.
– Кто хозяин? Рассказывай все, как есть.
– Я хозяин, - в страхе выпучив глаза, отозвался караульный, изрядно напуганный.
– А чего тут рассказывать? Сам ничегошеньки не понял. Сперва эти зашли, - ткнул рукой в сторону вахмистра и скулившего на полу Яшки, - а потом Федька Захаров с дубиной заскочил и айда его крестить...
– Ясно, - остановил его поручик, - ты Федька?
– - А кому еще быть, - сипло согласился караульный, - я и есть.
– - Почему драку начал?
– Признал я аспида этого, - кивнул он на Яшку, - лихоимец он. Два года назад приехали мы с брательником моим на ярмарку в Ирбит, так он нас до нитки обобрал, обчистил, весь товар наш описал, и нас пустыми домой отправил. На всю жизнь его морду поганую запомнил и поклялся убить, коль встречу когда. Змеюка подколодная!
– добавил он и попытался пнуть Яшку .
– Ты мне это дело брось, - погрозил ему пистолетом Кураев, - а ты чего скажешь?
– обратился к Яшке.
– - В гошпиталь мне надо, - простонал тот, держась рукой за спину, - не иначе как ребрышки все поломал. Как бы не помереть по дороге.
– - Вот хорошо бы было, - хмыкнул караульный.
– - Молчи, дурак, - перебил его Кураев, - на каторгу пойдешь, коль и в самом деле помрет.
– - Из-за этого гада да на каторгу?
– удивился тот.
– Ему, значица, воровать можно, а мы молчи, как мыши в норе?
– - Напраслину он на меня возводит, - прохныкал Яшка, - служба у меня такая, чтоб за порядком на ярмарке следить.
– А тут как оказался, - продолжал выспрашивать поручик.
– Так арестанта в Тобольск везли, а он убег от нас по дороге...
– Тут он поднял глаза и увидел стоящего рядом с Кураевым Ивана Зубарева, и радостно заулыбался, потянулся рукой к нему.
– Да вот он сам и будет, ваше благородие.
– Кто будет?
– не сразу понял Кураев, оглянувшись на Ивана.
– Он, арестант наш, - Яшка даже про боль в спине забыл, - да вы вахмистра спросите, коль мне не верите. Ну, Серафимыч, этого арестанта велено нам было в острог свести?