Отто Шмидт
Шрифт:
Близился роковой для страны 1937 год, в котором «прыжки и гримасы жизни» (по выражению А. Гайдара) для Главсевморпути и ее начальника проявились в полной мере и едва не стоили головы герою настоящей книги, о чем он сам пока, по-видимому, не имел ни малейшего представления. За чередой повседневных дел и событий все отчетливее проявлялись детали полюсного проекта, в первоначальных вариантах которого, предложенных Водопьяновым, предусматривалась возможность предварительно посадить легкий самолет и расчистить аэродром для больших машин и даже высадить на полюс воздушный десант. Наконец, Шмидт мог констатировать: «Мы окончательно остановились на решении отправить на полюс тяжелые четырехмоторные самолеты с посадкой их прямо на лед, без предварительной подготовки аэродрома на льдине» (1940, с. 13). Это означало, что после походов «Сибирякова» и «Челюскина», показавших возможности
Глава 9
1937 год. Десант на полюс и катастрофа на трассе
И поражений, и побед хлебнули вы не раз,
Но только время «да» иль «нет»
Произнесет в свой час.
Очевидно, следовало подготовить народонаселение Страны Советов и кадры Главсевморпути к очередному торжеству советской власти — на этот раз на полюсе. По этому поводу у руководства страны оказались свои соображения. В любом случае наступил наиболее драматический период в жизни героя книги.
В первом же номере «Советской Арктики» за 1937 год в статье Бергавинова «Политотделы Северного морского пути» прозвучало предупреждение о совсем иных грядущих событиях: «Изучение кадров, работающих на различных участках Главсевморпути, показало, что в некоторые местные организации этой системы, пользуясь слабой бдительностью, просочились обманным путем чуждые и авантюристические элементы», — причем с конкретными именами и должностями, часто неожиданными. Среди них оказался, например, бывший начальник фактории на мысе Ванкарем орденоносец Кривдун, сыгравший, как уже известно читателю, важную роль в эвакуации челюскинцев весной 1934 года («…В прошлом активный белогвардеец-контрразведчик, расстреливавший в 1918–1919 годах коммунистов и красноармейцев», с. 14–15). Теперь остается гадать, каким образом этот выходец из терского казачества оказался на Чукотке, но, похоже, пришедшая известность оказалась для него роковой. Советская власть еще раз показала, что она все помнит и ничего не забывает, хотя времени после окончания Гражданской войны прошло достаточно… Статью Бергавинова надо оценивать в контексте подготовки грядущего февральско-мартовского пленума, открывшего дорогу Большому Террору (в частности, — процессу Бухарина — Рыкова). В этом предстояло сыграть свою роль и героям полюса, о чем они сами не подозревали.
Во втором номере «Советской Арктики» началась публикация повествования Водопьянова о полете в предшествующем году на Землю Франца-Иосифа, по словам автора, лишь «…с целью ледовой разведки в Карском и Баренцевом морях и обследования архипелага с воздуха» (с. 49). Февраль 1937 года, как известно, ознаменовался самоубийством Серго Орджоникидзе — характерно, что сам Шмидт узнал об истинных причинах этой трагедии много лет спустя, лишь из доклада Н. С. Хрущева. Гибель Орджоникидзе, возможно, ускорила проведение пленума ЦК, на котором решилась судьба Бухарина — Рыкова с «подельниками». В любом случае решение о полюсной экспедиции на «высшем уровне» было принято до него, на заседании Политбюро 13 февраля 1937 года (по другим источникам — 14 февраля). Интересно, насколько участники пленума были в курсе предстоящей операции на полюсе, а сами полярники — отводимой им роли?
Этот вопрос возникает в связи с выступлением Шмидта по итогам пленума на активе ГУ СМП 17–20 марта всего за трое суток до вылета на полюс. О его выступлении известно по публикациям в «Советской Арктике» в апрельском и майских номерах, с одной стороны, повторяющих друг друга, а с другой — отличающихся по персональным оценкам, причем в сторону ужесточения! Вопрос тем более интересный, что автор находится где-то в Арктике и уже по этой причине было невозможно в полной мере согласовать с ним нестыковки в обеих материалах.
Наконец, неужели у Шмидта с началом полюсной экспедиции не было более важных дел, чем мобилизовать свое ведомство на борьбу с проявлениями троцкизма, чем должен был, согласно своей должности, заниматься начальник Политуправления ГУ СМП Бергавинов? Судя по астрономическим цифрам злодеев-троцкистов, орудовавших в наркоматах (из доклада Молотова, в Наркомтяжпроме — 585, в Наркомпросе — 228 «негодяев» и т. д.) не меньше их должно было оказаться и в других организациях, включая, разумеется, и ГУ СМП.
Возвращаясь к публикациям в «Советской Арктике», произведенным под именем Шмидта и при его отсутствии, отметим, во-первых, отрывочный характер выступления Шмидта в апрельском номере и преобладание
Идейной основой первого, апрельского материала под заглавием «О наших дальнейших задачах» (сокращенная стенограмма заключительного слова на первом заседании Совета при начальнике Главсевморпути) является положение: «…нам прежде всего нужна самокритика… Товарищи, по-видимому, все еще недооценивают прежде всего значение самокритики для улучшения работы, хотя все мы стараемся быть учениками Сталина» (с. 7). В качестве примера использованы обстоятельства аварии «Сибирякова» предшествующей осенью. Шмидт объяснил ее следствием недостаточного руководства со стороны Архангельского территориального управления: «Если бы Кузмин (начальник управления. — В. К.)знал дело, знал обстановку в море в это время года… этого бы не случилось. Яркое явление администрирования, отнюдь не свидетельствующее о большой деловитости, энергии…» (с. 9). Было достаточно и других конкретных примеров, но все замечания начальника Главсевморпути носили характер критики в рабочих пределах, типа «нам нужно навести порядок» (с. 11). В частности, он поставил в вину своим подчиненным такие просчеты: «У Пошеманского (начальник Дальневосточного территориального управления. — В. К.)дикая текучесть. Тов. Баевский свою кратковременную деятельность в Красноярске начал с того, что разогнал многих работников и ничего нового не создал» (с. 18) и т. д. Таким образом, отмечены «прегрешения» подчиненных практически на уровне выговора или какого-то близкого по сути взыскания.
Второй (майский) материал выдержан совсем в иной суровообвинительной тональности. Видимо, причина в том, что ему предшествовали материалы пленума, включая доклад И. В. Сталина «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» и «Заключительное слово товарища И. В. Сталина на пленуме ЦК ВКП (б) 5 марта 1937 года». В таком контексте только критикой, по сути, хозяйственных упущений ограничиваться было уже невозможно, несмотря на отсутствие самого Шмидта и публикацию в предшествующем апрельском номере. Заголовок материала от его имени говорил сам за себя: «По-большевистски выполнять решения пленума ЦК ВКП (б)». Появление этого материала редакция объяснила следующим образом: «На собрании актива партийных и беспартийных работников Главсевморпути (17–20 марта), посвященном подведению итогов Пленума ЦК ВКП (б)… Шмидт доложил активу о работе Пленума, подверг критике работу нашей системе и наметил основные задачи, вытекающие из решений пленума» (с. 29). Удивительная разница с первым материалом, причем на основе одних и тех же фактов!
Идет повторение прежних имен, но уже с гораздо более суровыми оценками. Так, в отношении Пошеманского во втором материале утверждается, что он «…влез в доверие, работал на ответственном участке Главсевморпути и оказался, как впоследствии выяснилось, двурушником, врагом партии…» (с. 31). «Мы так и не добились от начальника теруправления т. Кузьмина, чтобы он признал… недостатки и сделал выводы» (с. 32). Помимо усиления формулировок по уже известным читателю полярникам, появились новые имена: «Другой пример, еще более разительный, расстрелянный террорист Пикель. Почему он поехал на Шпицберген?.. А наши люди ему покровительствовали… Эти покровители получили в партийном порядке заслуженное наказание — директор копей Плисецкий, парторг Рогожин и главный инженер Стельмах из партии исключены» (с. 31) и т. д. и т. п.
При анализе обоих материалов возникают сомнения даже в авторстве Шмидта. По-видимому, настоящий, реальный автор из Политуправления ГУ СМП сделал первый материал (видимо, на основе каких-то общих устных указаний Шмидта) настолько «беззубым», что после первой слишком поспешной публикации печатать его рядом с официальным текстом Великого Диктатора было невозможно. Пришлось срочно готовить тот же материал в другом варианте, усиливая обвинительную часть, где без Бергавинова не обошлось. А ему в силу занимаемой должности надо было соответствующим образом реагировать на решения партийного пленума. Остальное в эпоху 30-х годов было делом техники — только этим можно объяснить указанную разницу обоих материалов, причем авторство второго, мягко говоря, сомнительно. Похоже, что, «вгоняя» в размеры идеологического ложа личность Шмидта, остававшегося даже в условиях сталинской командно-административной системы не столько ее функционером, сколько руководителем чересчур самостоятельным в глазах советских людей, сталинское окружение не стеснялось…