Отвага (сборник)
Шрифт:
Я не думал, что все произойдет так быстро. Но уже на следующее утро, сразу после развода, меня вызвали к командиру дивизиона.
Когда я вошел к подполковнику Мельникову в кабинет, там уже находился, как говорится, весь синклит: все его заместители, включая, конечно, и майора Колодяжного, начальник штаба дивизиона, капитан Лялько — и я, честно скажу, растерялся, подумал: как начнут меня экзаменовать, как начнут гонять, требовать доказательств и так далее!.. Партсобрание — это мероприятие демократическое, а тут командование, субординация полная, так что — не пищи!
— Проходите, — сказал командир дивизиона, когда я доложил. — Садитесь.
— Суть вашего предложения, лейтенант,
Мы уточнили некоторые детали технического характера, запланировали дополнительные занятия по технике безопасности при работе на позиции с боевой ракетой. И знаете, что меня больше всего удивило? Не поддержка командира дивизиона, не реплика одного из ответственных товарищей о том, что что-то кому-то не дает покоя — всего этого я ожидал. Меня удивило равнодушное отношение капитана Лялько: ведь он же командовал батареей, все делалось и для его пользы — и он же был недоволен!
И на совещании у командира дивизиона, и потом в канцелярии батареи, когда мы конкретизировали планы занятий с постепенным включением в расчеты молодых специалистов, — он был «за». Но я чувствовал, что для того чтобы показать, что он «за», ему приходится преодолевать собственное упрямое сопротивление. Он не загорелся — так, как загорелся я и два моих помощника-единомышленника — старший сержант Кривожихин и рядовой Броварич. Вот они действительно были «за»!
— Второе, товарищ лейтенант, — продолжал командир дивизиона: — Ваше замечание о том, что иногда во время занятий по расписанию со штатной ракетой она заменяется учебной, проверено и подтвердилось. На этот счет будут приняты необходимые меры. Третье: старшего сержанта Кривожихина, по дополнительному согласованию с командиром батареи, решено включить в приказ о поощрениях по итогам боевого дежурства. Старшего сержанта Донцова — также. Относительно его нетактичного поведения с подчиненными мы попросили поговорить с ним секретаря партбюро.
— Спасибо, товарищ подполковник, — сказал я, не решаясь смотреть в сторону Лялько: мне казалось, что уж теперь-то он наверняка меня возненавидит.
— У вас есть к нам какие-нибудь вопросы?
— Нет, товарищ подполковник. Спасибо!
— За что?
И я ляпнул:
— Благодарю за внимание.
Ведь это же было действительно так!
— Кстати, насчет спасибо, — очень серьезно сказал командир дивизиона. — Я как-то перечитывал на досуге «Историю России» Соловьева и выписал одну цитату. — Он открыл ящик стола, достал и полистал толстую тетрадь. — Вот. Это Петр Первый сказал… боярскому сыну Неплюеву. Когда тот стал благодарить его за то, что царь посылает его за границу учиться. Читаю: «Не кланяйся, братец, я к вам от бога поставлен, а должность моя — смотреть того, чтоб недостойному не дать, а у достойного не отнять: буде хорош будешь — не мне, а более себе и отечеству добро сделаешь». Мудрый все-таки был Петр Алексеевич. Вот так, Игнатьев. Я считаю, что каждый командир, каждый руководитель у нас тоже на то поставлен, чтоб недостойному не дать, а у достойного не отнять. А хорош будешь — себе и Отечеству добро сделаешь. Толково!
ЗАГАДКИ ПРИРОДЫ
У нас наступила полярная ночь. Конечно,
Учебный год в дивизионе, как и положено, начался первого декабря. Было безветренно, тихо и по здешним условиям — не очень холодно. Вокруг горевших по-ночному фонарей (их выключали только в середине дня часа на три) кружились редкие снежинки, лес по сторонам сумрачно молчал. Мы построились на плацу — там, где строились, когда заступали на боевое дежурство, подполковник Мельников сказал небольшую речь, за ним — тоже очень коротко — выступил майор Колодяжный. От имени командования они поздравили личный состав с началом зимнего периода обучения и пожелали всем успехов в овладении боевым мастерством и политическими знаниями. Потом дали команду приступить к занятиям — и жизнь пошла по расписанию занятий и распорядку дня.
Новичков у меня во взводе было немного. Среди них выделялись два брата-близнеца Никишины — Борис и Глеб. Не богатыри, не великаны, но хлопцы «справные», как сказал старшина батареи, — крепкие, подтянутые, вежливые, оба с золотыми значками ГТО и оба рабочий класс: до призыва в армию год работали на металлургическом комбинате. Попали они в расчет старшего сержанта Кривожихина, и тот их все время путал: братья были действительно как две капли воды похожи друг на друга.
— А вы Борису ефрейторскую лычку на погоны дайте, — весело предложил как-то в разговоре Глеб Никишин, — говорят, он на несколько минут старше меня… Тогда и будет по чему нас различать.
До лычек, конечно, в то время было далеко, и Глеб отпустил аккуратные пшеничные усики.
В тот первый день мы показали новобранцам настоящую ракету — провели для этого тренировки всего комплекса. Восхищение, изумление, потрясение, восторг… как выразить то, что светилось у них в глазах, когда они наблюдали за действиями слаженных расчетов на стартовой позиции и потом — когда в дело вступала автоматика?
Я тоже в свое время пережил первую встречу с «живой» ракетой и теперь очень хорошо понимал, что именно чувствуют мои солдаты, видя, как настороженным, ощупывающим взглядом следят ракеты за невидимой целью, как, синхронно изменяя угол наклона стрелы и угол по азимуту, ведут они ее, эту цель, до того мига, когда стреляющий нажмет кнопку «Пуск».
Начало регулярных занятий подтянуло и «старичков». Донцов, по моим наблюдениям, стал сдержанней на язык, со мной был, правда, официально-холоден и подчеркнуто дисциплинирован, с Кривожихиным не спорил, а Броварича словно бы не замечал — тот, кстати, отвечал ему полной взаимностью. А по-настоящему радовал меня Касьянов. Кривожихин докладывал мне, что ни у кого не видел он такого рвения и старания, дисциплинированности, аккуратности и тяги к знаниям. Мне было приятно сознавать, что я «приложил руку» к служебной, а может быть, и человеческой судьбе этого солдата. Что было бы, останься он в расчете Донцова? Мука, а не служба.