Отвергнуть короля
Шрифт:
– Я упражняюсь со своим мечом, – гордо произнес Роджер. – Не волнуйся, теперь я могу тебя защитить. Мой дядя Длинный Меч меня учит.
Махелт сглотнула.
– Ты вернулся мужчиной и истинным рыцарем своего дома, – сказала она. – Не выразить словами, как я горжусь тобой!
Затем плотина прорвалась: мать заключила в объятия своего чудесного ребенка и заплакала.
Слуга принес кувшин пахты и блюдо медовых пирожков, поставил их на стол и с поклоном вышел, оставив дверь открытой для Гуго. Махелт посмотрела на мужа и ощутила напряжение. Надвигалась гроза, и она одновременно страшилась и радовалась. Гроза, которая разрушит все до основания и смоет старые обиды. Но она не разразится, пока между ними ребенок, пусть даже он
– Как? – спросила она.
Гуго ответил осторожно, взвешивая свои слова, как будто балансировал на вершине мачты в бурю:
– Длинный Меч решил, что Людовик подобрался слишком близко к Солсбери и пора сделать ход и отречься от прежней присяги. Он захватил Роджера с собой в Винчестер.
– Как удачно! – Слова Махелт резали, словно ножи. – Если бы Роджер оставался под опекой де Молеона или Белесета, вряд ли мы увидели бы его дома.
Гуго вдохнул, чтобы ответить, но ему помешал младший сын, который вбежал в комнату, выкрикивая имя брата и наскакивая на него, словно шаловливый щенок. Последовала шутливая потасовка, и Роджер в мгновение ока превратился из учтивого рыцаря в веселящегося маленького мальчика.
– Иди, – сказал Гуго. – Поиграй с братом, пока я поговорю с мамой.
Роджер был только рад выбежать на улицу и показать Гуго свой новый игрушечный меч с красно-золотой обвязкой. Их голоса прозвенели в дверях и стихли в солнечном сиянии. В комнате воцарилась тишина, и сердце Махелт забилось сильнее.
– Вы должны были сказать мне, что попросили Элу забрать его, – проговорил Гуго. – Представляете, какое потрясение я испытал, увидев Роджера в Винчестере с Длинным Мечом и узнав, что вы сговорились у меня за спиной?
Махелт в ответ вздернула подбородок:
– Я привыкла думать собственной головой и заботиться о себе сама. Если положиться на других, они непременно подведут.
Гуго покраснел:
– Вы намерены до конца дней моих напоминать мне об этом? Вы знали, как Длинный Меч обошелся со мной и нашими подопечными, и все же отправились к нему.
– А вы предпочли бы оставить сына под теплым крылышком королевских наемников? – рявкнула Махелт. – Или таких людей, как Энжелар де Сигонь и Джерард Д’Ати? Уильям Длинный Меч в тысячу раз лучше любого другого. Спросите у своей матери. Она благословила меня.
– Еще бы! Она считает, будто солнце светит из зада Длинного Меча… И всегда так считала.
– Пресвятая Богородица! – Махелт вскинула голову. – Длинный Меч не святой и не чудовище. Он человек, Гуго, и он был моей единственной надеждой вызволить Роджера. Между прочим, мы бы не оказались в таком положении, если бы вы нас не бросили. Мне пришлось защищать Роджера собственными когтями, потому что вам, его отцу, что-то мешало исполнить свой долг!
– Господи, женщина, я не бросил его и не бросил ни вас, ни Гуго, ни Изабеллу. Вы можете с тем же успехом сказать, что ваш отец бросил вашу мать в Ирландии… Но это, разумеется, совсем иное дело? Одно правило – для простых смертных, и совсем другое – для Маршалов! – Голос Гуго дрожал и ломался от боли. – Я тоже человек, который пытается найти дорогу через эту трясину. Да, я наделал ошибок и забрел в топь, но, во имя Господа, Махелт, почему вы прощаете падение другим, но не имеете ни капли сострадания ко мне? Или мне придется отвечать за всех, кто вас предавал? Я ваш козел отпущения? Дело в этом? – Глаза его сверкали, как осколки сапфиров. – Если я вас бросил, то вы меня предали! Или вам хватит милосердия и смирения понять, что и то, и другое неправда.
В горле Махелт стоял ком горя и злости. На Гуго, на себя, на весь мир.
– Как вы смеете! – прошептала она.
Роджер влетел обратно в комнату, не переставая сражаться с Гуго. К ним присоединились еще два маленьких мальчика и дочь одного из рыцарей.
Гуго выдохнул и посмотрел на Махелт, а она вернула ему взгляд, как будто они были двумя воинами, сделавшими паузу в сражении, чтобы
Дети пронеслись по комнате, словно стайка воробьев, опустошили блюдо с медовыми пирожками и вылетели на улицу. Их голоса звенели во дворе.
– О боже, – надтреснуто произнес Гуго. – Я ваш муж, а не враг. Подумайте об этом.
Гуго вышел, оставив дверь открытой. Махелт наблюдала, как он уходит в широкой полосе света, которая подчеркнула золото его волос и оттенила синеву плаща цвета колокольчиков, потом закрыла глаза.
Глава 44
Фрайди-стрит, Лондон,
сентябрь 1216 года
Стоя во дворе, Гуго вдыхал ароматы осенней ночи. Для мороза было еще слишком рано, но в воздухе ощущалось приближение холодов, и сильнее всего пахло дымом костров и сыростью. Он был рад, что по пути на улицу захватил теплый плащ.
Дом окутывало молчание: молчание спящих, погруженных в забытье, напряженное молчание затаенного, чтобы не выдать эмоций, дыхания и не менее напряженное молчание борьбы за каждый вдох. Лондон притих с наступлением комендантского часа, но Гуго чувствовал, как жизнь города вздымается за стенами, подобно груди крадущегося великана.
Гуго Биго готовился покинуть Лондон, чтобы защитить Линкольншир и Северные земли от дальнейшего разграбления королем. Длинный Меч и Ральф вместе с Людовиком осаждали Дувр, а его отец должен был остаться в Лондоне с Идой, Махелт и детьми.
Гуго тревожился. Иоанн внес разлад в их семью. Он поддел острием меча скрепляющий раствор, стены рухнули, и Гуго не знал, можно ли воздвигнуть их вновь, как его отец воздвиг Фрамлингем.
Он обошел конюшни, проверяя лошадей, черпая утешение в топоте копыт, теплых порывах пахнущего сеном дыхания. Покормил Эбена хлебной коркой с раскрытой ладони. Пирожок брыкался и резвился в своем стойле в предвкушении угощения. Печально улыбаясь, Гуго подошел к нему с двумя яблочными огрызками, которые приберег с ужина. Пони жадно сжевал их и потребовал добавки. Гуго вспомнил день, когда Пирожок пытался съесть вимпл Махелт, как они хохотали до колик и в тот момент между ними проскочила искра. Гуго сперва улыбнулся, но затем зажмурился и тихо выругался. Махелт держала его на расстоянии с тех пор, как вернулся Роджер. Она была вежливой, обходительной, внимательной, но не была Махелт. Все равно что обладать прекрасной восковой свечой, которую невозможно зажечь, и это было невыносимо. Гуго пытался не думать об этом слишком часто, не поддаваться переживаниям, отвлекал себя делами, коих хватало. В основном получалось, но иногда, как сегодня ночью, боль поднималась из глубин и угрожала поглотить его целиком.
Вернувшись в дом, Гуго на цыпочках прокрался в нишу за залом, отделенную занавеской, где под светлыми пушистыми овчинами спали дети. Ставни были открыты, и он смотрел на своих мальчиков, залитых голубым лунным светом, свернувшихся, словно щенки. Их младшая сестра спала в колыбели, рядом с походной кроватью няни. Гуго ощутил укол обжигающей сердце любви, и бремя на его плечах стало еще тяжелее. Как можно быть сразу всем и для всех?
Шаркая, он повернулся к кровати, хотя подумывал лечь спать в зале с мужчинами. Так было бы проще, но это означает признать поражение, а учитывая положение в стране, он может никогда больше не увидеть Махелт. Удрученный и полный опасений, Гуго вошел в комнату, намереваясь присоединиться к жене и проверить, потянется она к нему или нет. Однако кровать была пуста, и служанки тоже нигде не было видно. У него сжалось сердце при мысли, что Махелт могла сбежать… Приставить лестницу к стене и пуститься во весь опор, как когда-то. Затем он покачал головой и сказал себе, что это глупо. Она может оставить его, но никогда не бросит детей.