Отвергнуть короля
Шрифт:
– Боже праведный, нет! – в ужасе воскликнул Гуго. – Почему вы вечно все выворачиваете наизнанку?
– Я не выворачиваю. Это было вывернуто с самого начала.
– Так давайте вывернем обратно… Прошу вас.
– Этого вы хотите? Разъехаться?
– Вовсе нет! – затряс головой Гуго. – Я думал, этого хотите вы, и собирался предоставить вам возможность разъехаться с честью. Вы не будете унижены.
– И ожидали, что я поблагодарю вас за это и мое мнение о вас улучшится?
Гуго безрадостно взглянул на жену.
– Нет, – ответил он. – Не ожидал, но надеялся, возможно, тщетно. Просто подумайте об этом. Я спрошу вас еще раз, когда вернусь с севера.
Гуго повернулся к залу, Махелт зашагала рядом с ним, и оба они молчали. Жизнь действительно вывернута наизнанку, подумала она, и трещит по швам.
Дыхание Иды было едва ощутимым, и ее руки были холодными и хрупкими, как лапки воробья зимой. Гуго держал их и вспоминал, как ловко эти руки управлялись с иглой. Он вспоминал все ее объятия, вспоминал, как мать притягивала его к себе или, наоборот, толкала вперед силой безоговорочной любви, которую он скоро утратит навсегда. Осенний день за открытым окном был ярким, словно освещенный огнями. Садовые цветы стояли в кувшине в нише, и бодрящий ветерок вносил свежую струю в запахи ладана и болезни.
Отец Майкл стоял на коленях у кровати, пропустив четки между пальцев, и читал отходные молитвы звучным, но негромким голосом. Братья Гуго тихо вошли в комнату, но его отец так и не явился. Роджер и Гуго вошли в комнату с широко распахнутыми серьезными глазами и присоединились к родителям. Гуго собирался что-то спросить, но опомнился и прижал палец к губам. Ида шевельнула головой на подушке, и стало ясно, что она до сих пор в сознании, но слишком устала и ослабла, чтобы открывать глаза. Но она кое-что прошептала.
– Она хочет видеть дедушку, – громко произнес Гуго.
Махелт сидела рядом с Гуго, читая молитвы, и время от времени бормотала слова утешения. Услышав это, она встала и вышла из комнаты.
Она нашла свекра в его личных покоях: граф сидел в кресле и держал вышивку, над которой Ида работала, прежде чем болезнь помешала ей шить. Это была лента для шляпы с узором из зеленой листвы. Из-за листочка нахально выглядывал кролик.
– Сир, – произнесла Махелт. – Вам надлежит явиться. – Когда граф не ответил, она добавила: – Это ваш долг. Вы часто указывали мне, в чем состоит мой долг. Теперь я напоминаю вам о вашем.
Махелт увидела, как он стиснул челюсти.
– Я не могу, – произнес Роджер Биго.
– Графиня зовет вас. Неужели вы ее разочаруете?
Мгновение Махелт казалось, что свекор снова огрызнется на нее, но он встал и глубоко вдохнул:
– Вы правы, дочка. Это мой долг перед ней. Я могу досадовать на вас за это, но вы правы, что настоятельно напоминаете мне. – Шаркая ногами и спотыкаясь, граф вышел из своего убежища и направился в комнату жены.
Махелт шла рядом, чтобы проводить и поддержать его, и за эти краткие мгновения ей показалось, что она выросла, а он уменьшился.
Когда граф вошел в комнату, Гуго немедленно освободил место у кровати и предложил отцу занять его. Граф покачнулся, опустившись на складной стул, но удержался. Он медленно поднял руки и снял шляпу, обнажив редкие седые волосы. Наклонившись вперед, он взял Иду за руку.
– Жена моя, – произнес граф, – неужели вы оставите мне незаконченное шитье? – Он положил под другую ее руку ленту, которую сжимал.
Ида чуть слышно ахнула и повернула к нему голову. Ее рука сжала ткань.
– Я не хочу уходить, – прошептала она, – но если нить перерезана, вещь закончена, готова она или нет. Вам это должно быть известно. Простите, что не исполнила свой долг…
– Ида, вы всегда исполняли свой долг, и более того.
Графиня слабо и печально улыбнулась.
– Я полюбила вас с первого взгляда, – произнесла она и больше уже не говорила.
После смерти Иды повисла тишина в краткий миг, необходимый, чтобы осознать горе. Махелт сдерживала собственные чувства, понимая, что теперь она хозяйка дома, благополучие и стабильность которого зависят от нее. Иду следовало омыть, положить на стол, потом зашить в саван, отнести в церковь и устроить бдение.
Свекор Махелт по-прежнему сидел у кровати и держал жену за руку, с отчаянным, несчастным видом глядя на ее неподвижное лицо, как будто побуждал ее очнуться. Подойдя к нему, Махелт обняла его за плечи, желая утешить. Граф смахнул слезу, все еще сжимая вышитую ленту.
– Я любил ее, – произнес он сдавленным голосом.
Махелт задумалась, сколь глубоко уходят корни этого напряжения. Сожалеть уже поздно. Но на пути любви – она прекрасно знала – часто возникают преграды, а этот человек был частью одной из преград. Сейчас Махелт испытывала лишь грусть и жалость. Он мог расхаживать в мехах, держать в руках бразды правления, но сейчас был беззащитен и слаб, а силой обладала она.
– Идемте, – сказала Махелт. – Пусть служанки позаботятся о графине. Ее нужно омыть и подготовить надлежащим образом, и вы скоро сможете увидеть ее снова.
Граф встал, пошатываясь, как лунатик, и Махелт передала его на попечение Гуго. Лицо Гуго тоже избороздили морщины от горя, но он был собран и полностью владел собой. Их глаза на мгновение встретились, обещая сотрудничество и понимание, и хотя пока только хрупкое, начало было положено.
Начались приготовления, чтобы перевезти тело Иды в Тетфорд для похорон. В первую ночь бдение было устроено в церкви Святой Маргариты, недалеко от дома. Граф настоял на том, чтобы задрапировать гроб самой дорогой шелковой тканью, какую смогли найти, и собственноручно возложил на него знамена Тосни и Биго и наполовину вышитую ленту с аккуратно заткнутой на изнанке иглой, как будто ее владелица лишь на мгновение вышла из комнаты.
На рассвете, после службы, они позавтракали со слипающимися глазами, и мужчины надели доспехи. Траурный отряд выехал из Лондона, чтобы проводить гроб Иды за восемьдесят миль до Тетфорда. Ветер брызгал дождем, и затянутое тучами небо обещало еще худшую непогоду. Шелк под гробом был укрыт серой шерстяной тканью, а поверх настелено вощеное полотно для шатров. Махелт поцеловала на прощание сыновей и малышку, которые оставались в Лондоне с нянями и слугами, и села на свою кобылу. Граф замкнулся в рассеянном, потрясенном молчании, и тем, кто его окружал, приходилось направлять каждый его шаг. Махелт предполагала, что Гуго или его отец захотят оставить ее дома, но никто не попытался ей запретить. Но если бы они посмели, Махелт была готова сражаться и, несомненно, на этот раз одержала бы верх.