Отвергнуть короля
Шрифт:
Свет еще горел в комнате его матери, и он нашел Махелт на дежурстве у ее кровати. На ней был плащ поверх сорочки, и длинная темная коса была переброшена через плечо, хотя жена накинула на голову шарф в знак почтения. Отец Майкл расположился по другую сторону кровати, сжав руки в безмолвной молитве.
Махелт посмотрела на дверной проем.
– Осталось недолго, – тихо сказала она. – Тем, кто хочет попрощаться, лучше поторопиться.
Утренний свет лился сквозь ставни, золотя плетеный коврик на полу и мерцая на красном шелковом покрывале. В саду играли дети, весело
Ида открыла глаза. Ее пересохшие губы изогнулись в бесцветной улыбке.
– Отрадно слышать, как играют мои внуки, – прошептала она. – Прямо бальзам на раны.
– Постарайтесь отдохнуть, – ответила Махелт.
Ее свекровь пережила ночь и пошла на поправку на рассвете, но была еще очень слаба.
– У меня скоро будет время отдохнуть, – сказала Ида. – Много, много времени. – Она закрыла глаза и на мгновение забылась сном.
Крики детей стали громче, когда они пробегали мимо окна, а затем стихли.
Не считая священника, Махелт одна дежурила у постели больной. Гуго ненадолго вышел, чтобы отдать приказания своим людям насчет подготовки к походу на север, а граф пока и вовсе не изволил явиться. Длинному Мечу и Ральфу отправили послание, но до них было четыре дня езды, и Махелт знала, что даже на быстрых лошадях они не прибудут вовремя.
Ида снова открыла глаза и произнесла слабо, но отчетливо:
– Дочка, ты должна простить Гуго и перестать его винить. Это никому не идет на пользу, особенно тебе и детям.
Махелт промолчала, выпрямив спину, отчего казалось, что она отстранилась.
– Это просьба умирающей женщины, – хрипло произнесла Ида. – Я хочу, чтобы ты и мой сын жили в согласии, а не врагами. Не позволяй королю расколоть нашу семью, потому что тогда он одержит победу. – Она с трудом сглотнула, и Махелт помогла ей выпить разбавленного водой вина из кубка. – Ты сильная. – Ида откинулась на подушки, вино блестело на ее губах, она почти ничего не проглотила. – Сильнее, чем была я… Намного сильнее. – Голос графини стих. Махелт взглянула на нее с внезапным испугом, но Ида всего лишь собиралась с силами. – Обещай мне. – Она крепче сжала руку Махелт.
У Махелт засосало под ложечкой. То, о чем просила Ида, было невозможно, и все же Махелт не смела отказать.
– Обещаю, – произнесла она, сжав руку Иды.
– Хорошо, – кивнула Ида. – А теперь приведи ко мне Гуго.
Махелт отправилась на поиски мужа, но сначала встретила графа. Тот сидел в дальнем конце зала и деловито диктовал письма. Махелт затошнило. Вот человек, которого она должна называть отцом! Человек, который сидит и сочиняет письма, пока его жена умирает. Человек, который в конечном итоге в ответе за то, что случилось во Фрамлингеме. Неужели ему на всех наплевать?
Роджер и Гуго сидели рядом с ним, и граф разрешал им прикладывать печать к нагретому зеленому сургучу, пристально наблюдая за ними и показывая, что нужно делать. В голосе и поведении старика чувствовалась грубоватая нежность, а мальчики были трогательно серьезны.
– Сир… – Махелт чопорно присела в реверансе.
– Дочка? – произнес граф, не глядя на нее.
– Графиня… – Она вздернула подбородок. – Вы навестите ее?
Граф продолжал заниматься своими делами.
– Ей известно, что у меня много хлопот. Ей предоставлено все необходимое. Она ни в чем не нуждается.
– Не считая вашего присутствия, сир.
Граф пожевал что-то губами. Потом взмахом руки отослал писца и встал:
– Вы так и не научились держать язык за зубами.
Махелт сердито смотрела на свекра, считая его равнодушным и подлым. И в этот миг, как уже случалось прежде, она заметила проблеск страха в его глазах и поняла, что они не просто подернуты влагой от старости, но блестят от слез, а его подбородок, заросший седой щетиной, дрожит.
– Научилась, сир, – ответила Махелт. – Графиня думает, будто мало значит для вас, но я уверена, что она значит очень много. Если это вы понимаете как неумение держать язык за зубами, я не стану извиняться.
Граф велел Гуго вернуть печать в коробочку и вышел из комнаты, не проронив ни слова.
– Почему дедушка сердится? – спросил Роджер.
– Потому что я напомнила ему о долге, которого он предпочел бы не исполнять. – Махелт положила руки сыну на плечи. – На тебя он не сердится.
– Я помогал ему запечатывать бумаги, – важно заявил Роджер. – Грамоту для женского монастыря. Он сказал, это ради бабушкиной души.
– Вот как?
Грамоты – это хорошо, подумала Махелт, но заключать договоры с Господом, присылать врачей, оплачивать молитвы – совсем не то же самое, что быть рядом. Это бегство. Она знала, что если бы они поменялись ролями, Ида не оставила бы графа. Отправив Роджера и Гуго к няне, Махелт продолжила искать мужа. Зайдя за угол конюшен, она резко остановилась, потому что ее свекор стоял, прислонившись к стене, и плакал навзрыд, как будто его сердце истекало кровью. Махелт поспешно попятилась. Свекор, конечно, огрызнется, если заметит ее, и никогда не простит за то, что она видела его в подобном состоянии. Она направилась в сад, чтобы сорвать еще не отцветшие розы и зелень для комнаты Иды. В этот момент из огороженного плетнем участка с букетом в руках вышел Гуго.
Они замерли и с неловкостью посмотрели друг на друга.
– Я нарвал цветов для моей матери, – сказал он. – Подумал, что они утешат и развлекут ее.
– Я собиралась сделать то же самое. – Махелт решила не рассказывать ему об отце.
– Тогда отнесем их вместе. – Гуго остался на месте, но расправил плечи, как будто готовился к схватке. – Я много думал в последнее время.
– О чем? – подняла брови Махелт.
– Я сделал все, что смог, чтобы уладить разногласия между нами, – протяжно выдохнул Гуго. – Возможно, я в чем-то ошибся, но мне больше ничего толкового не приходит на ум. Наверное, я не в состоянии находиться в саду, который некогда пышно цвел, но теперь задушен терновником, и сознавать, что был небрежным садовником и та, для которой я его посадил, больше не приходит в мой сад.
Глаза Махелт щипало, горло перехватило до боли.
Гуго заговорил тише:
– Если вы не хотите меня… если хотите жить отдельным домом… я могу это устроить.
Чудовищность подобной возможности повисла между ними, как тяжелая, темная туча. Махелт ощутила, как ее тело напряглось в ожидании неизбежного шквала.
– Я жена Биго, – сухо сказала она. – На мне лежит долг перед этим домом и этими людьми. Как ваше решение расценит мир? А нашим детям вы скажете, что отослали меня прочь? Что больше не цените меня?