Ответ

Дери Тибор

— Анджела, — сказал он уныло, — ту вторую, несостоявшуюся пощечину ты, оказывается, предназначала мне… Что ж, тащи сюда запонки.

— Нужно пойти, Зенон, там, наверху, опять точат на тебя зубы. Просто acte de presence^[18], Зенон, какой-нибудь час, и ты свободен.

В девять вечера профессор сел в машину. По широкому гёдёлльскому шоссе «стайер» мчался со скоростью сто километров в час, тридцать минут спустя они были в Крепости^[19]. Однако уже проспект эрцгерцога Альбрехта был забит машинами до отказа, по Парадной же площади пришлось ехать со скоростью пешехода. Такси здесь почти не попадались: впритирку друг к другу, то и дело сигналя вишнево-красными стоп-лампами, шли машины в основном немецких

и итальянских марок с черными инициалами дипломатического корпуса на яркоосвещенных табличках сзади. Перед самым министерством обороны из ряда вырулил вдруг мощный «мерседес» и по боковой улочке повернул назад, к Пешту.

Перед желтым ампирным зданием совета министров образовалась пробка. Профессор решил дойти до Крепостных ворот пешком.

— Через полчаса поедем домой, Гергей, — сказал он шоферу, выходя из машины, — так что не пропадайте. Дайте-ка сигарету.

Под вечер над городом промчался короткий, но сильный дождь, оставив лужи в неровностях асфальта. Профессор шагал быстро, по обыкновению не глядя под ноги, и тотчас забрызгал грязью манжеты брюк.

По обе стороны парадной лестницы выстроились шпалерами телохранители в серебряных шлемах с белыми плюмажами, в светло-желтых остроносых штиблетах, в отороченных мехом ментиках, наброшенных поверх красных доломанов. Словно бордюр на пестром шитье, сотканном из огней и людей, они оторачивали мраморные перила лестницы повторяющимся через каждые десять ступенек узором и стояли не шевелясь, глядя прямо перед собой в пустоту, сжимая в застывшей руке большие, в человеческий рост, поблескивавшие от света люстр алебарды. Профессор остановился на мгновение перед одной из этих марионеток, всмотрелся в усатое красное лицо, туго затянутое ремешком от шлема, мертво глядящее поверх голов в никуда, и с содроганием отвернулся. — Знаешь ли, дружище, — сказал он позднее, встретившись наверху, в мраморном зале, с артистом Б., — знаешь ли, еще немного, и я щелкнул бы его по носу. А может, так и сделаю, когда буду уходить! — Артист рассмеялся. — Зачем? — Из патриотического любопытства, — проворчал профессор. — Заметит ли он? Если нет, если будет все так же смотреть в пустоту, значит, мы проиграем и следующую войну.

Между застывшими телохранителями сложно-свободным движением молекул волнами подымалась вверх толпа в направлении, прямо противоположном силе земного притяжения, ибо она подчинялась силе более могущественной — тщеславию, — которая необоримо притягивала к себе одушевленную материю. Черные фраки и вечерние платья словно сами по себе воспаряли ввысь, шелестя пышными кружевами и шелком. Лишь на самом верху лестницы образовался затор.

— Почему мы остановились? — спросил кто-то за спиной профессора.

Наверху, в мраморном фойе, лакеи в парадной униформе — красных, застегнутых на все пуговицы фраках, коротких, до колен, штанах и белых чулках — отбирали у входивших пригласительные билеты и бросали их в большую, стоявшую посередине, бронзовую урну. Многоголосый говор здесь несколько стихал. Прямо против лестницы в десяти шагах от распахнутых дверей Габсбургского зала стоял регент с супругой, по правую и левую руку от них чопорно вытянулись главы гражданской и военной властей. Между входом и этой четверкой застыли обряженные во фраки детективы, сверля взглядами гостей, подходивших приветствовать правителя страны.

— Кого полагается приветствовать первым, правителя или его супругу? — озабоченно спросил впереди чей-то молодой голос. — Так ведь это как посмотреть, — донеслась в ответ чья-то солидная хрипотца. — Если рассматривать его высокоблагородие как законного наследника его величества короля, тогда по праву, распространяющемуся на коронованных особ, господина регента следует приветствовать первым, а ее высокоблагородие — второй.

Слева от профессора низенькая дама лет сорока, в лиловом туалете, то и дело вставала на цыпочки, нетерпеливо заглядывая в Габсбургский зал. — Мне все еще ничего не видно, — пожаловалась она приятельнице, отставшей от нее на ступеньку, — впереди уйма народу. Если она в лиловом, я тут же поворачиваюсь и ухожу…

— Но почему?

Стена людей поднялась еще на одну ступеньку. Профессор споткнулся и обрызганной грязью туфлей задел

каблук лысого, с багровым затылком господина. — О господин профессор, и вы здесь! — обернувшись, обрадованно воскликнул лысый; он несколько картавил и говорил в нос странно высоким голосом. — Нина, обернись, профессор Фаркаш хочет поздороваться с тобой.

Профессор поклонился. — У меня плохая память на лица, — сказал он неприветливо. — С кем имею честь?

Плотный господин с багровым затылком укоризненно вскинул брови, обиженно засмеялся.

— Ай-яй, профессор, а ведь вы были у нас на званом вечере в прошлом году. На Швабской горе!^[20]

— Возможно.

— Так вы в самом деле нас не помните? — обернулась и жена лысого толстяка. — В августе прошлого года, гарден-парти?.. Барон Дюла Грюнер Уйфалушский.

Профессор вскинул голову, лицо его оживилось. — Текстильный барон?

— Так зовут нас те, — улыбнулся барон, — кто отождествляет человека с его товаром. Теперь вспомнили? Чему вы смеетесь, господин профессор?

Профессор продолжал смеяться. — Как не помнить! И маленькую баронессу помню, вашу дочь.

— Дочь? — Жена Грюнера опять обернулась. — Но, профессор, она лишь два месяца назад вернулась домой из Лондона, вы не можете помнить ее.

Теперь лишь одна ступенька отделяла их от мраморной приемной. Слева от профессора низенькая дама в лиловом все еще крутила головой, то и дело становясь на цыпочки. — …впрочем, она на прошлом приеме была в лиловом туалете и в большой шляпе из лилового тюля. Вряд ли и на этот раз…

— Но неужели ты ушла бы домой из-за этого, Маргит?

— Ах, мне до сих пор ее не видно, — волновалась лиловая дама. — Конечно, вряд ли она два раза подряд наденет одно и то же платье, но если все-таки…

Справа послышался сдавленный смех, быстрый шепот, высокая дама с бриллиантовой диадемой на седых волосах, не скрывая любопытства, обернулась. — А Радвани опять устроили автопрогулку в Крепость, — прогудел веселый приятный баритон с правого конца ступеньки, прямо из-под живота очередного телохранителя. Приглашенные двигались мимо рослых, чуть ли не двухметровых телохранителей так, словно то был занавес, отделяющий их от внешнего мира, за которым, хотя он был расшит человеческими фигурами, можно спокойно раздеваться, как в присутствии слуг. — Как, ты не знаешь их машины? Тот самый «мерседес», который вырулил из ряда прямо перед нами! Когда в Крепости прием, они всякий раз наряжаются во фраки и вечерние туалеты, а потом катят через весь город, по проспекту Андраши, Цепному мосту, проспекту эрцгерцога Альбрехта, с таким видом, будто тоже получили приглашение. Правда, обычно они сворачивали уже на площади Святой троицы…

— Так они не получают приглашения? — спросил смешливый женский голос.

— Только этого не хватало! — ответил другой женский голос. — И так уже половина Липотвароша…^[21]

— Не преувеличивай, Марианна. Я одного только барона Грюнера вижу!

— По мне, и этого много, — упорствовал второй голос.

В фойе стало немного просторнее; молекулы толпы, спрессованные в единое целое, тотчас отделились друг от друга и, по зову симпатий или интересов, стали перегруппировываться. Профессор отдал пригласительный билет лакею в белых лайковых перчатках, подождал, пока тот прочитал его имя, затем, решительно двигая плечами, протиснулся в плотный поток людей, тянувшихся в зал. В этот миг послышался звон шпор, толпа почтительно отхлынула, уступая дорогу: в Габсбургский зал проследовал эрцгерцог, держа перед животом маршальский жезл; за ним вышагивала свита — несколько офицеров высокого ранга в парадных небесно-голубых и кофейного цвета атиллах^[22]. Пятью минутами позже там оказался и профессор. После ритуального рукопожатия он не стал задерживаться в большом мраморном зале и сразу же направился в обитую красным шелком буфетную, где буквой «П» расположились хрустящие белым дамастом столы — один был уставлен холодными закусками, другой — напитками. Правда, едва Фаркаш оказался за спиной регента, барон Грюнер вновь было поймал его, вцепившись истинно бульдожьей хваткой, однако минуту спустя все же принужден был выпустить добычу из волосатых, словно обросших шерстью рук.