Ответ
Шрифт:
Студент торопливо оглядел себя.
— Вот это, у вас в руке?
— Моя шапка, — покраснев, ответил хунгарист. — Я нотариус корпорации «Молекула», господин профессор.
— Красивый цвет, — задумчиво сказал профессор. — Ярко-синий, если не ошибаюсь, да, да, синий, словно «Дунайский вальс»! И еще золотом расшито! А как блестят ваши туфли, коллега!.. Гергей, — опять обернулся он к шоферу, — будьте любезны, возьмите у моего юного коллеги эту синюю шляпенцию и отнесите в прихожую! А впрочем, господа, я вынужден просить у вас извинения… сегодня я не в силах заняться с вами.
— Зенон, — вмешалась сестра, бросив
— Невозможно, — отрезал профессор. — Дай им выпить и вообще займись ими сама.
Вернулся шофер и опять остановился у профессора за спиной. — Там еще одна студентка просит разрешения войти, ваша милость. Впустить ее?
— Не впускать! — буркнул профессор, взглянув на часы. — Она опоздала на двадцать минут. Отошлите ее!
— Прошу прощения, господин профессор, — послышался из-за двери грудной девичий голос, — но коллоквиум, я вижу, еще не начался и…
В дверях стояла невысокая девушка: у нее была молочно-белая кожа, черные глаза и иссиня-черные длинные и густые волосы, двойным венком уложенные вокруг головы. Под мышкой она сжимала потрепанный черный кожаный портфель, на плечах и на воротнике пальто, словно белый мех, лежал снег. На коричневой котиковой шапочке, которую она держала в руке, сверкало несколько огромных веселых снежинок. — Пожалуйста, не прогоняйте меня, господин профессор! — по-детски взмолилась она необычайно глубоким своим голосом и с выражением искреннего восхищения и величайшего уважения устремила на учителя черные глаза.
— Как вас зовут? — спросил профессор после секундной паузы.
— Юлия Надь.
Голову девушка держала чуть-чуть откинув назад, как будто ее оттягивала тяжесть волос, глаза, встретившись с глазами профессора, медленно, смущенно опустились. Она подождала еще мгновение, но, так как профессор не ответил, внезапно повернулась и быстро пошла к прихожей. — Извините, пожалуйста! — проговорила она тихо.
Профессор рассмеялся.
— Вернитесь, коллега Надь! — воскликнула тотчас Анджела.
— Нет, нет, благодарю вас, я не хочу мешать господину профессору, — уже от двери произнесла девушка; она покачнулась на носках, и было непонятно, остановилась ли она или собирается все же уйти: ее рука с шапочкой метнулась к двери, лицом же она обернулась назад и на миг как бы замерла между двумя противоположными по направлению движениями. Профессор снова улыбнулся. — Ну, ну, возвращайтесь, — проговорил он устало, — сейчас я примусь за вас. — Девушка чуть подалась назад, лицо с полуоборота восторженно вскинулось к профессору. — Правда, господин профессор?
Кабинет профессора, окна которого выходили на тихую, обсаженную деревьями улочку, был хорошо натоплен; вслед за студентами вошел лакей, на огромном серебряном подносе неся ликеры, бутылку красного вина, а немного спустя — большой, еще кипящий чайник и вместительные белые фарфоровые чашки. Профессор прошел за занавес к умывальнику. Резкий запах мыла вместе с плеском воды и громким фырканьем профессора пробился к студентам сквозь плотную пелену смущения. — Фыркает, словно лошадь, — шепнул один студент, которому доверительный прием тотчас возвратил привычное нахальство и соответствующую лексику.
Сосед взглянул на него. — Старик оказался хоть куда.
— Очень мило с его стороны, что не отослал
Студенты держались вместе, все, как один, повернувшись к фыркающему занавесу, только девушка отошла немного назад и стояла лицом к окну, как будто стеснялась этой доверительной интимности. Наконец тяжелые шаги профессора протопали за ее спиной и смолкли у чайного столика, отозвавшегося на них перезвоном посуды.
— Наливайте себе сами, — все еще глядя в окно, услышала она голос профессора, который звучал на этот раз значительно глуше, приветливей и утомленнее, чем обычно, — прошу вас, прошу! Берите, кому что по вкусу. Коллега Киш, не согласитесь ли вы взять на себя роль хозяйки?
Кровь бросилась девушке в лицо. — Пожалуйста, господин профессор, — отозвалась она.
Молодые люди переглянулись, хунгарист, старавшийся теперь держаться подальше, локтем подтолкнул соседа.
— Мне просто чашку чая, без ничего, коллега Киш, — попросил профессор. Девушка снова вспыхнула, ее широко открытые, взволнованные черные глаза на секунду устремились на профессора, но она промолчала. Студенты усмехались, гляди в пол. — Простите, господин профессор, фамилия коллеги — Надь, — не выдержал один из них. Профессор посмотрел на него и сухо кивнул.
— Спасибо. Я не люблю, когда мне указывают на мои оговорки. Коллега Надь как-нибудь выдержала бы это получасовое умаление…[55]
— Несомненно, — проговорила девушка глубоким, чуть-чуть окрашенным хрипотцой голосом и, вскинув увенчанную вороненой короной голову, посмотрела куда-то поверх профессорского лба, на потолок. — Не может же господин профессор помнить фамилию каждой студенточки.
На изборожденном усталостью лице профессора забрезжила улыбка. Но глубокое утомление и сопутствующие ему сомнения, неуверенность в себе на этот раз победили мгновенно: в следующую минуту его лицо выражало почти отчаяние; казалось, он покончил счеты с собственной жизнью, поэтому и жизни других людей потеряли для него интерес; бесчисленные хитроумные, сулящие счастье уловки жизни померкли, утратив цену; лишь единственный вопрос — быть или не быть — опалял глаза, слепил его, словно водруженный напротив раскаленный металлический диск, закрывающий собой весь горизонт. — Извольте занять места. Начнем! — Профессор, не садясь, повернулся к крайнему слева студенту. — Расскажите, как изготовляется сахарин. С чего начинается процесс?
Студент устремил на профессора невыразительный взгляд, по которому нетрудно было заранее угадать качество ответа.
— С бензойной кислоты… То есть, простите… фенол… — Тупым от незнания взглядом студент уставился в тупые от усталости глаза профессора и, уловив в них мгновенную вспышку, понял, что опять сморозил глупость. — Простите… минуточку… я сейчас вспомню…
Профессор смотрел в пол. — Сколько способов производства анилина вам известно и чем они отличаются друг от друга?
Опытный экзаменатор уже по первому движению лицевых мускулов студента, услышавшего вопрос, понимает, чего можно ждать от ответа. Лицо профессора приняло то же выражение безнадежности и отвращения, какое утвердилось в нем в минувшие четыре дня безрезультатных поисков в лаборатории: и этот опыт, как видно станет лишь доказательством творческого бессилия человека…