Ответ
Шрифт:
Балинт остановился. — Дядя Йожи, пожалуйста, поедем в Киштарчу!
— Ходус тоже человек хороший, — не дал себя сбить Йожи, — но когда заупрямится, тут его и паровозом не сдвинуть с места. Он ведь для чего тогда после смены тебя работать заставил? Хотел мне доказать, что ты малец еще. Но зла ни на кого не держит. Не вышло по его, значит, не вышло — утрет нос да и пойдет дальше. Теперь он к тебе хорош будет.
Балинт молча месил дорожную пыль и терзался, не зная, как ему быть. До проспекта Ваци остается шагов сто — вот на перекрестке прогромыхали друг за другом два тяжелых грузовика,
— Есть у Ходуса красотка дочка, — продолжал как ни в чем не бывало дядя Йожи, — у нас же в конторе служила, а в прошлом году сбежала в Германию со скрипачом-цыганом. И сын у него был, погиб на войне, подо Львовом. С тех пор старики совсем осиротели. Жена придет иной раз в контору, сядет в уголке, напротив мужа своего, и вяжет платок черный. В такие дни обязательно зовут к себе на ужин одного-двух холостяков, бессемейных.
— И вы бывали у них, дядя Йожи?
— Бывал.
Балинт опять остановился. — Дядя Йожи, а вот та история, с гармоникой… это ведь неправда все?
— С какой гармоникой? — удивился Йожи.
— Я сразу так и решил, — кивнул Балинт.
— Что решил?
— Что вы просто выгородить меня хотели.
— Ничего не понимаю, — буркнул Йожи. — О чем ты?
Мальчик почесал в затылке.
— Когда я в прошлое воскресенье наврал, будто на спор велосипед выиграл, и видно было, что мама не верит, вы начали про гармонику рассказывать, помните, которую, мол, тоже на спор выиграли, дома еще, в Барачке…
— Ну и что дальше-то?
— А то, что неправда это, — прямо глядя Йожи в глаза, заявил Балинт.
— Может, и так.
— Ну вот.
Они вышли на проспект Ваци. Йожи протянул руку.
— Ну, бывай!.. Привет семейству.
— Вы сейчас куда, дядя Йожи? — спросил Балинт задумчиво.
— Домой.
Балинт смотрел на костистую его руку, всю в синих жилах, которая, выпустив его ладонь, вернулась на свое место — устало повисла вдоль потрепанной штанины.
— Поедемте к нам, дядя Йожи!
— Никак невозможно, — уныло скособочив нос, сказал Йожи. — Приглашен на ужин к премьер-министру нашему, графу Бетлену. Лапша с картошкой обещана, мое любимое блюдо, я от него ни за какие деньги не отказался бы.
Мальчик засмеялся и с неожиданным пылом кинулся вдруг Йожи на шею, поцеловал в одну щеку, потом в другую. — А вы позвоните господину премьер-министру по телефону! Мол, прийти не можете, заняты!
— Чем же это?
— А народом! — крикнул Балинт, вскакивая в седло велосипеда. — Славным венгерским народом!.. А ну, поглядим, кто поспеет домой раньше.
— Эй, — крикнул сзади Йожи, — я завтра утром приеду!
Балинт обернулся.
— Нет-нет, мама будет ждать к ужину!
Он покатил на площадь Телеки. Поколебался было, не заскочить ли по дороге к дяде Нейзелю, чтоб поделиться великой радостью,
С покупками он управился за час. Сторговал белую рубашку в голубую полоску за три сорок, подштанники за один пенгё, не слишком ношенный костюм ржаво-коричневого цвета, с кармашком для сигары, за двадцать четыре, матери — цветастый халат за три с половиной и четыре пирожных с кремом за сорок восемь филлеров. У него осталось двадцать четыре пенгё шестьдесят филлеров и еще один крейцер. Крейцер он положил отдельно, во внутренний карман, к половинке разорванной ассигнации. Увязал покупки, сверток с вещами приторочил сзади к седлу, пирожные раскачивались под рулем.
— Балинт! — отчаянно вскрикнула мать, когда он, мягко прошуршав колесами по гравиевой дорожке, с шиком, почти как профессорский «стайер», вырулил под самую дверь. — Чтоб тебе господь ноги все переломал, бродяга ты распоследний, цыган паршивый, да где ж ты пропадал целую неделю! Ах ты, дрянь эдакая, да неужто нет в тебе совести ни на вот столько, неужели ты…
— Не шумите, мама, ничего ведь не случилось, — прервал ее Балинт. — Я по шестнадцать часов в день работал, где же мне было раскатывать сюда из Пешта.
— Работал? Где?
— Да на том самом заводе, куда меня дядя Йожи устроил. На улице Яс.
— А спал где?
— В конюшне, — ответил Балинт, — там же, при заводе.
Мать отвернула усталое, постаревшее лицо. — Он лучше в вонючей конюшне спать будет, но к матери родной не поедет… А это что за сверток?
Балинт рассмеялся. — Сушеный лед.
Луиза Кёпе еще раз взглянула на сына, потом повернулась и ушла на кухню. — Постойте, мама! Поглядите лучше! Я и вам кое-что привез!
— Пресвятая дева! — всплеснула мать руками над развернутыми покупками. — Где стащил?!
— Ну вот, сразу и стащил! — засмеялся сын. — Выиграл!
Мать вперила в него глаза.
— Об заклад побился! — коротко пояснил Балинт о серьезным видом.
Прибежали из сада сестренки; в благоговейном молчании, спрятав руки за спину, они испуганно уставились на разложенные на столе богатства. Посередине, вытянувшись во всю длину, красовался ржаво-коричневый костюм с кармашком для сигары; последние лучи солнца, прокравшись в кухню, засверкали на черных костяных пуговицах, пробежали по отутюженной стрелке брюк и скрылись в двойных манжетах штанин. Теперь Балинт разглядел узенькие, в одну нитку, лиловые полоски на расстоянии ладони одна от другой.
Мать только взглянула, но не притронулась к обнове.
— Почем?
— Двадцать четыре, — ответил Балинт. Одна из девочек громко ахнула.
— Подштанники один пенгё, рубашка — три сорок, — сообщил Балинт.
— А халат?
— Это подарок.
Мать стояла не шевелясь. — Деньги-то откуда у тебя?
— Говорю же, об заклад побился, — засмеялся Балинт.
— Отвечай, не то убью, — простонала мать.
— Да я же заработал, мама! — весело воскликнул Балинт. — Что вы думаете, я…