Отягощенные злом
Шрифт:
Вошедший в вагон человек остановился на середине прохода между двумя койками. Офицерские модули предназначались для проживания двоих человек — но второй, который жил здесь, отправился на родину с тяжелой контузией и минно-взрывной травмой, и вторая кровать пока пустовала.
— Время, Денис, — негромко сказал он, — пора.
Человек в шезлонге посмотрел на часы — золотые, наградные, «Павел Буре», такие были у немногих.
— Минут пять еще есть…
Человек шагнул вперед, чтобы увидеть страницы книги. Взгляд наткнулся на литографию старинной гравюры. Похоже, книга была дорогая…
— И охота тебе это читать… — нарочито грубовато сказал он.
Человек аккуратно закрыл книгу.
— Шекспир, — сказал он, — репринтное издание одна тысяча девятьсот
— Да так же, как и тульский самовар, помнишь?
Тульский самовар они видели в Кабуле в одной из едален. Более чем столетней давности аппарат, питающийся дровами, по-прежнему радовал людей настоящим чаем, а хозяина едальни — прибылью. Многие из прикомандированных к ограниченному контингенту офицеров заходили в эту едальню испить на чужой земле чая из старого русского самовара — это казалось чем-то вроде оберега на этой жестокой и негостеприимной, очень негостеприимной земле.
Человек в шезлонге отложил книгу, но не встал. Молчание нарушалось только лишь шипением кондиционера, спешно восстанавливающего нарушенную внезапным вторжением оптимальную атмосферу — двадцать два градуса по Цельсию.
— Ты бы поехал отдохнул, что ли, командир… Второй срок без замены допахиваешь. Не можешь сам — я с полковником переговорю.
— Да нет. Не стоит…
Оба они знали, что майору ИВК, Императорского Воздухоплавательного корпуса, [48] Денису Грибоедову, потомку разорванного разъяренной толпой в Тегеране посла Грибоедова, ехать, в сущности, некуда. Да, у него были и супруга, и трое детей, они были… но в то же время их и не было. Так бывает…
48
Старое название. В семьдесят первом было изменено на привычное ВВС — но надпись «ИВК» на погонах осталась.
— Я вот думаю… — задумчиво начал Грибоедов, — увижу ли я конец этой кампании? Или только наши дети пожнут плоды…
— Да брось, командир. Рано или поздно сломаются…
— Нет. Нет, не сломаются…
Грибоедов взглянул на часы. Подмигнул своему второму пилоту, лейтенанту Стецкому.
— Время. Пошли…
Они вышли в космос — и дверь закрылась за ними с привычным шипением.
Примерно в то время, как вертолет майора Грибоедова добрался до контрольной точки «Июнь», — в километре от контрольной точки, в небольшой неглубокой пещере, вход в которую был накрыт маскировочной сетью, лежали два человека…
Эти два человека мало чем отличались от жителей здешних негостеприимных мест: они были грязны, косматы и бородаты, их глаза были быстрыми и внимательными, они умели подмечать малейшие признаки того, что что-то неладно. Потревоженная неосторожным шагом каменная осыпь, сломанная ветка чахлого куста, мелькнувшая за дувалом тень, поднявшаяся в тревоге птица… Эти люди умели читать следы, говорить на пушту и на дари, самых распространенных языках афганского королевства, они знали, какое племя живет здесь, с кем оно дружит и с кем враждует, они могли призвать на намаз и полностью совершить его без малейшего недочета. Они знали имя старейшин местных деревень и действующих в округе амиров — вождей местных бандформирований, знали, сколько людей у каждого и чем они примерно вооружены. Долгие походы по горам сделали их тела поджарыми и быстрыми, как у местных, их пятки и ступни закаменели так, что они могли обходиться вовсе без обуви, они могли неделями жить на лепешках, змеином и бараньем мясе, они умели лечиться кислым молоком и жирной местной простоквашей, которую здесь называли «маза», а также местными, произрастающими здесь растениями. Любой эмир принял бы этих сорбозов себе в банду, вот только они в банду совсем не стремились, если, конечно, не было приказа на операцию по внедрению. Потому что они были военными моряками флота Тихого океана и относились к отряду специального назначения амфибийных сил флота, первоначально нацеленного на
Стандартная численность отряда спецназа сухопутных сил — шестнадцать человек, морские пехотинцы работают шестерками, морские диверсанты — четверками, их же было всего двое. Два человека — для разведывательных задач вполне достаточно, тем более что у них не было особого снаряжения, шли налегке, питаясь тем, что удастся раздобыть. Перемещались они по ночам, по ночам же чаще всего нападали на выявленные точки, где находились боевики, уничтожая их самостоятельно или вызывая авиацию. Днем отлеживались, стараясь не попадаться на глаза. Все дело в том, что ночью их опознавательный знак «свой» был отлично виден — два маяка, работающих в инфракрасном спектре, им помечали дружественные объекты. А вот днем что воздушный патруль, что какой-нибудь придурок за компьютером где-нибудь в средней полосе России может решить «пополнить счет», тем более что они ничем не отличались от боевиков. Именно поэтому с наступлением рассвета они забрались в расщелину скалы, перекусить и отдохнуть перед ночным переходом. Шел одиннадцатый день их автономки…
Даже находясь на лежке, они не теряли бдительности: пока один отдыхал, второй лежал с оружием наготове. Они не использовали огонь для приготовления пищи, мясо, которое они ели, было сырым, посоленным и провяленным на солнце — кстати, сырое мясо намного лучше утоляет голод, чем жареное или вареное, при термической обработке оно утрачивает большую часть своей питательности. Они не пользовались именами, их звали Шатун и Воля, что у одного было фамилией, а у другого прозвищем. Сейчас Шатун лежал и отдыхал, а Воля, которого прозвали так за то, что его дед участвовал в восстании матросов, лежал вместе со снайперской винтовкой Драгунова, которыми были вооружены они оба.
Именно он и почувствовал первым неладное. Именно почувствовал — горы очень обманчивы, здесь все не то, чем кажется. Почувствовал он это по необычным перемещениям в кишлаке, за которым они наблюдали, чтобы решить, стоит ли наведаться туда ночью или пока оставить местных в покое. Первое, что насторожило его, — в положенное время не прозвучал азан, призыв к намазу. Зато он заметил на минарете двоих людей, и эти люди были совсем не имамами. Скорее всего, это были наблюдатели, вопрос только — чего они хотели. Одно он знал точно: у имамов не бывает видеокамер, зато они бывают у боевиков, которым надо заснять их подвиги.
Но пока он не видел ничего такого, из-за чего стоило будить напарника. Скудное питание и разреженный воздух гор здорово отнимали силы — и он знал, что в этом случае надо больше отдыхать…
Кишлак, который был перед ним и который он наблюдал, был кишлаком только по меркам Южного Афганистана, здесь это был почти что небольшой город. Удачно расположенный — на старой караванной дороге, — он, видимо, возник как перевалочная база для караванов. Конечно, это не Джелалабад и не Пешавар — города по обе стороны Хайберского прохода, на такой высоте груз нести могут только ослы и люди — носильщики, ни мулы, ни тем более лошади здесь не пройдут. Но караваны были — и на их пути вырос небольшой торговый город. Очень типично для афганцев.
Воля никогда не задумывался над тем, что хотят афганцы, он просто их убивал. Но иногда его посещали самые разные мысли: например, почему нация, столь искусная в торговле, сражается с таким ожесточением. Ведь они никому не запрещали торговать, верно? А то, что происходило до прихода сюда русских, нельзя было считать даже подобием порядка: война всех против всех. Одни торговали, другие грабили, третьи выращивали наркотики, четвертые резали мужчин другого племени. Даже афганцы — он сам это слышал — признают, что, если русские уйдут, они опять начнут братоубийственную войну друг с другом. Тогда почему же они сопротивляются…