Отзвук
Шрифт:
— Шли бы вы к пещере, что возле родника!
Мы слышали, что есть такая пещера, но никто из нас ее не видел.
— Нас мамы не пускают туда… — признался кто-то.
— Не пускают? — удивился Валентин Петрович. — А что там опасного? Я провел в пещере все детство.
— Волки там бродят, — сказал Камал.
Валентин Петрович фыркнул и тихо засмеялся:
— Все матери одинаковы. И моя пугала волками — посерьезнев, он посмотрел на нас. — Хотите в пещеру?
— Еще бы! — вырвалось у меня.
Ребята оживились, зашумели.
— Будет вам пещера, — пообещал Валентин Петрович и лег на землю; глаза его уставились в небо. — Завтра сходим…
Мы
— С утра пойдем, — сказал он. — На целый день. Так что захватите с собой по кусочку хлеба и сыра.
— И конфеты! И мясо! И пироги! — вновь пустились в пляс мы.
— Нет, — жестко прервал нас Валентин Петрович и приподнялся на локтях. — Никаких конфет. Даже девочкам. Ни кусочка мяса! Тем более пирога! Посмотрите на себя: разъелись, аж животы выпирают. Будем уходить в горы, как наши предки: сыр, луковица да чурек. Впрочем, в чьем доме сейчас отыщешь чурек? Так и быть, можете брать хлеб, — смилостивился он. — Да не буханку, а столько, чтоб в обед заморить червячка.
Мы поняли, что будет интересно. Но мы и не догадывались, что эти каникулы останутся в нашей памяти незабываемым и радостным событием. Уже гораздо позже, когда мы повзрослели, каждый из нас ощутил, как много значило для нас, для становления наших характеров, мировоззрения общение с Валентином Петровичем. В своем детском эгоизме мы не догадывались, чего стоила ему возня с нами. Он ехал в аул прожить последние дни, не обременяя себя никакими заботами, полюбоваться природой, послушать пение птиц, подремать под успокаивающий шум реки, а взвалил на себя такую обузу, как шумливая, вечно в движении, ватага ребят… Помню, как мы карабкались по крутому склону горы вслед за Валентином Петровичем к роднику. Каждый шаг давался ему с трудом, он тяжело дышал, пот лил с него в три ручья. Сердился, когда кто-то обгонял его, резко осаживал смельчака:
— Назад! Как выстроил вас, в таком порядке и идти!
Теперь я понимаю, почему он нервничал: он не хотел, чтобы мы видели его слабость. И пот с лица и затылка вытирал украдкой, точно стыдился…
— Ура! — закричали мы, когда добрались до родника.
— Кружку забыли, — всплеснула руками Инетта.
— Не забыли, а оставили, — поправил Валентин Петрович и приказал ребятам: — Ну-ка, набрать в ладони воду и напоить девочек.
Тысячи команд я слышал за свою жизнь. Но эта была самой неожиданной и… невыполнимой. Я почувствовал, как мои друзья вознегодовали. Мы, мальчики, сторонились девочек. Для нас самым обидным оскорблением было, если кто-нибудь бросал: «Иди к девчонкам! Они тебе компания!» Мы терпели их только потому, что от них некуда деться в маленьком ауле, где всего-то одна площадка для игр, — возле валуна… Но поить их из своих ладоней!?
Валентин Петрович, точно не замечая нашего возмущения, присел у родника, зачерпнул ладонями воду и поднес к губам Инетты. И она, эта дерзкая девчонка, осмелилась не только втянуть в себя, — да еще с шумом! — воду из рук мужчины, но в ответ на его вопрос: «Еще?» смело кивнула головой. И Валентин Петрович вновь присел на корточки к роднику и послушно зачерпнул воду…
— Не теряйте времени! — зыркнул он на нас сердитыми глазами.
Мы в нерешительности затоптались на месте. Позже при ссоре кто-то из ребят упрекнул меня: «Это ты тогда первым присел к роднику…» И он был прав. Именно я первым из сверстников шагнул к роднику, опустил руки в ледяную воду и зачерпнул ее. Она убегала меж пальцев, тонкой струей нырнула мне за рукав,
— Ну кто же?! Скорее пейте! — протянул ладони в сторону девчат.
Я не заметил, кто именно склонился над моими ладонями, но помню удивительное чувство, которое охватило меня, когда я увидел перед своими глазами покорно склоненную головку с аккуратно сплетенными косами, черными змейками сбегавшими по спине, и ощутил легкое прикосновение губ к ладоням…
— Еще… — несмело прошелестел голос, и я, точно стрела из тетивы, бросился к роднику.
Я стеснялся смотреть в лицо девчонке, не желал признаться себе, что наслаждаюсь этим легким, нежным прикосновением губ к ладоням, вновь и вновь нагибался к воде, и уже не обращал внимания на то, что рукава совсем намокли, хоть выжимай…
— Это что за джигит там пьет? — раздался резкий голос Валентина Петровича: — Сперва девочки пьют! Это закон наших предков: первым пьет воду самый слабый…
— Знаем, почему, — сказал я. — Чтоб малыш при виде того, как пьет воду старший, в нетерпении не откусил себе язык…
— Вот именно, — подтвердил Валентин Петрович и укоризненно покачал головой: — Хорошо, что мы не заметили, кто это о себе в первую очередь заботится, до конца дней его позор бы впереди него бежал…
Мы, конечно, заметили, кто это был, но каждый из нас уловил в голосе Валентина Петровича приказ забыть этот случай, и мы молча черпали ладонями воду для девочек. Потом он разрешил и нам припасть к роднику. И хотя из нас самый потный и измученный был он, и мы понимали, как его гложет жажда, Валентин Петрович лишь после того, как все мы напились, тяжело лег, опираясь на руки, и потянулся губами к прохладной воде…
Пещера предстала внезапно. Мы бросились было к низкому входу, темным, сырым провалом зияющему в скале, но Валентин Петрович остановил нас.
— Знаете ли вы, что в этой пещере несколько лет прожила похищенная горянка? — спросил он и рассказал нам, как давно, еще до революции, сын богатого горца полюбил девушку и решил похитить ее. Но по ошибке украл ее сестру. И спрятал в этой пещере. А потом бросил. И она, гордая, сильная духом, здесь родила сына и в этой пещере его растила… Валентин Петрович показал на склон горы: — Вон, видите, едва зеленеет кусочек плоского склона? Там она выращивала картофель. В пещере круглые сутки горел костер. Сучья и бревна собирала она в этом лесу. Не покорилась она судьбе, не покорилась.
И опять мы почувствовали, что его слова относятся не только к похищенной. Он вошел в пещеру, махнув нам рукой, чтоб шли следом…
На улице сияло солнце, а в пещере было пасмурно и сыро. Мы невольно притихли. Когда глаза привыкли к темноте, Валентин Петрович подвел нас к углу, показал на почерневшую и затвердевшую золу.
— Вот здесь горел костер…
— Это зола от костра, который разводила похищенная?! — начал было кто-то из нас.
— Нет, — возразил Валентин Петрович и смущенно пояснил: — Любил из школы напрямик бежать в пещеру… Я здесь и стол приспособил, и дверь сделал…
— Где же они?
— Так, считай более четверти века прошло, — нахмурился он. — Сюда часто забредали охотники и альпинисты. Лень в лесок сходить за сучьями, так они и стол, и нары, и дверь пустили на растопку… А хорошо здесь бывало: костер трещит, пламя мигает, и я лежу на нарах, оторванный от всего мира, и читаю книгу…
— Здесь и сейчас хорошо, — затаив дыхание, прошептал я.
Валентин Петрович услышал мой шепот, кивнул головой:
— Здесь может быть очень уютно. Если мы возьмемся…