О милая осень! Как смутно идтиПо следу глухому твоей маеты!Вдали меж стволами уже не светло,И прячут калину уже за стекло.И над сияньем отеческих водВ пучину куда-то летит небосвод.И радуга, нежный цветной полукруг,Упрятана громом за рощу, за луг,И с ветки родимой упавший листокНа глину могилы таинственно лег,И в рог затрубили ветра, и набегГотовит на севере сумрачный снег.IV–V. 1937, Харьков — Чигирин
«Багряный, желтый и зеленый блеск…»
Багряный, желтый и зеленый блескЛежит столбами на сыром асфальте,Чудовище тумана разлеглосьНа крышах острых. Там, в высоких окнах,Прозрачные мерцают занавески,Сияет электричество,
растеньяТаинственно листву свою вздымают,Тугие стебли извивая ловко.Под потолками с пышною лепнинойСияют люстры, словно виноградЧудесных мест, дарующих нам радость,И золотых, и красных абажуровМаячат корабли, как на приколе.Порою чья-то тень мелькнет в окне,И кажется — то девушка прошла,И стан ее подобен колоску.Бесчисленные люди здесь живут,И судьбы их сплетаются порою,Как тени листьев при порывах ветра,А в том узоре — жизнь моя видна.И ваша жизнь, мои деревья. ТихоСтоите вы вдоль улицы. В туманеХолодные по листьям льются капли,По веткам льются, падают на камень.И на мое плечо. Осенней ночьюМечтаете о вихре громовом,О нежной ткани почки изначальной,А я… а я, блуждая одиноко —По улицам, спелёнатым туманом,В свое былое память погружаю.И вспомню я то молодость свою,То башни Замка на земле родимой,То песню, что мое томила сердце,То друга, что безвременно погиб.XII. 1937
«Кто подскажет мне, в какие бездны…»
Кто подскажет мне, в какие бездныВремя нас ввергает? Где щедротыТой весны, что мне открыла двериПрямо в юность?Где любовь моя, где тайна сердца,Ласковый родник печальных мыслей,Что лились в садов безмолвных ночи,В запах яблонь?Уходил я в степь, взбегал на холмик:«О сойди, сойди, огонь небесный,Освети мне милую долину,Отчую хату!»Вот восток пылает неоглядным светом,Соловьи гремят, набегает вечер,И в заречный сад моей любимойВходит солнце!О, если бы луч солнца, или птица,Иль дальний гром меня оповестили,Что ко мне воротились мои юностьС любовью.Но скорее вскинется дуб до неба,Скорее снег станет другом лета,Чем придет кто-либо отвести невзгодыОт моего порога.XII. 1938
«Как на юге грозило грозою!..»
Как на юге грозило грозою!Как куковали кукушкиПеред тучею вихревою,Перекликаясь через воды,Через леса, через годы!А дождь отшумел и пропал!Ой пропал, словно в пропасть упал,Помчал далеко, к нашим пределам,Как сокол, мелькнул — и не глянул!Ужели там его лучше встречают?Ужели там ему открываютУзорные окна, золотые арки,Подносят венки, дорогие подарки —Вздымают руки, приветно славят,Высокие кресла на травах ставят?…Одна капелька залетела,Да в тот же миг догорела…1937–1939
«В родной моей стороне…»
В родной моей сторонеРодного жилья не имею.Нет сада — чтоб делать то,Что делать отрадно мне.Собрал бы в большую семьюДеревья, цветы и каменья,И племя, что названо — песни,Любило бы землю мою.Я слушал бы лепет ручья,Я мог бы создать водоемыВ долине и рыб разводить —Была бы рыбачья семья.Закончив дневные труды,Я шел отдохнуть бы на берег,Меня привечали бы вербы —Разумные сестры воды.В чужом обитаю домуВ бедняцком квартале селенья,Я вижу пустырь из окнаИ даль в непроглядном дыму.Два дерева здесь во дворе,Два друга, как два заключенных,Под ними не видно травы,Не виден им свет на заре!Лишь ветер широким крыломНад ними ударит порою,Оставив то шорох в ветвях,То смуту в сердце моем.1939
«Часы шумливые скончались…»
Часы шумливые скончались,Сломалась трепетная ось,Колесики остановилисьПод золотым возком времен.Стоят они и не стрекочут,Как будто бы тот воз чумацкий,Покинутый в степи безбрежной.Застыли огневые кони,Уже не будут обегатьСвой круг извечный, как бывало,И, вожжи выронив из рук,Погонщик-солнце задремало.16. I. 1940
«Метался снег, как белый дух…»
Метался снег, как белый дух,И вдруг сложил лебяжьи крылья,И занемог, и лег, как пух…Ужель поник он от бессилья?Казалось, на часочек, жалок,Лицом приник к лицу земли.Казалось, ветерок вдалиЕго взовьет, как полушалок.Ан нет! Свалился на бурьян,Лежит накидкой кружевною,И побеленный им курганЕго же мнится головою.Ну что ж? Его пятнайте тело,Его красу топчите зло,Полозьями кромсайте смелоЕго холодное чело.Наступит час, и этот снегПотоком звонким обернется,И мы его услышим смех,Когда с самим Днепром сольется.13. VII. 1940
«Умрут и небо, и земля…»
Умрут и небо, и земля,Умолкнут голоса природы,Минуя дальние поля,Не будут колыхаться воды.Все, что растет, ликует, пахнет,Безмолвье холодом пожрет,И злоба без людей зачахнет,И без добычи смерть помрет.Но так хотел бы я представить,Покуда путь не пройден мной,Что вечно будешь жизнью правитьТы, ветер удали степной!Твое не стихнет дерзновеньеИ в мороке, среди руин,Ты эхом давнего движеньяВсе сможешь повторить один —Слова поэтов прозорливых,Слова печальников земных,Моленья песен их тоскливых,И жалобы, и ругань их.17. Х. 1940
«Что странного, что улица пуста…»
Что странного, что улица пуста,Что вечерами молодежь без песен?Окно покрыто наледью, устаРучьев умолкли, видно, неспроста,—Поля так холодны, и мир так тесен.И вечером на небесах в смятеньеМоей звезды задут был огонек.Видать, и там был ураган осеннийИ повалил мой светлый теремок.
«Отныне ни словом, ни пеньем…»
Отныне ни словом, ни пеньем, ни взглядом привлечь не смогу яЮного сердца.Дочь есть у меня, моя нежная поросль,Полюбит меня и вечернего. Буду ей милым,Даже когда я умолкну под глыбой смертельною ночи.
«Холодный ветровей дудит в дуду…»
Холодный ветровей дудит в дудуи стаи вихрей выгоняет в поле.Снегирь гудит, снегирь гудит в саду —Все о зиме, о тягостной неволе.
Никанор Онацкий
ЗА РЕШЕТКОЙ
За моими стенами широкораскинулся огромный город,то здесь, то там виднеютсякамень, бетон и железо, торчатвысокие черные трубы с растрепаннымиседыми чубами. А там… далеко, далеко —за крышами и дымарями — виднополе широкое, без конца и края,а над ним, как серое покрывало,нависло небо. Ревут гудки, выкрикиваютпаровозы, гудят автомобили, воздухразрывают самолеты, но людей мнене видно. Знаю: как муравьи, онигусто запрудили улицы, вокзалы,вагоны, ударно работают на фабрикахи заводах, но мне их не видно.Не видно. Серый бетон и каменныегромады скрыли их в своих глубокихчревах. Крыши закрыли улицы, проулки,площади. Большой город безлюден, мертв,как пустыня. Нет, как огромное кладбище,с большими, каменными надгробиями.1934 г (камера — № 62)