Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20-30-х годов

Антоныч Богдан-Игорь Васильевич

«Люблю. Лелею. Обовью…»

Люблю. Лелею. Обовью ее — прозрачную медово, свою весну, и молча снова в венцы ромашек перелью весну свою; и звонко будем пить, ловить отраву жадно — лепестками, и опьянеем, и в крови умрем осенними листками — за миг любви.

«Кто так тихо пришел — незнакомый…»

Кто так тихо пришел — незнакомый, весь покрытый дымкой истомы,— коль округа молчала ночами? Зашептали

просторы приветы, и шептала — всю ночь до рассвета очарована ветром ветка. А как только брызнуло солнце — сколько видели стекла оконца за пожара минуты смуты? Кто так тихо пришел — незнакомый, весь покрытый дымкой истомы,— коль округа молчала ночами?

АСТРЫ

Вот и завяли красные астры — цветы на тризне былых надежд. В небесном зале костры погасли. — Мы жаждем жизни! — Но путь к ней где ж?.. — Мы жаждем жизни!.. — Мы жаждем смеха!.. — Мы жаждем бури и жарких гроз!..— Цветы на тризне… Им на утеху стонали глухо ветви берез.

КРАСНЫЙ ЗАПЕВ

I

По зеленой площади снегом кружат лошади, всадники небесные громко говорят: — Гей, не спите, грешники: панские приспешники никогда не спят! Гордою и дружною бурею безудержной встань, народ мой яростный, мужественный мой: шляхами суровыми с гимном, песней новыми мы выходим в бой. Бликами-пожарами небо вспыхнет старое, огненною молнией горизонт зажжем: хватит унижаться нам, хватит пригибаться нам под чужим ярмом!

II

Мы тени… Темны и ловки. Мы — воля железной руки. Мы носим в груди своей ненависть немо,— и ночью осенней, в объятиях тьмы, гимны тебе сложили мы, красный террор гнева! Мы — страх. Мы — карающий гнев. Мы молимся культу огней, и кто нас отважней под черным небом?.. Мы — тени. Мы — сталь. И в объятиях тьмы гимны тебе сложили мы, красный террор гнева!

«Я порву те венки, что сплетались в года лихолетья…»

Гнату Михайличенко

Я порву те венки, что сплетались в года лихолетья, размету, растопчу их до пепла, чтоб унес его ветер. Вместо них я рассыплю повсюду волны солнечных песен, что как птицы быстры, что взлетают легко в поднебесье; оточу серебром; закалю их могучею сталью; дам им крылья ветров, крылья молнией жаркой расправлю и пущу. Пусть летят же, подобно цветным метеорам, не к роскошным дворцам, не к бескрайним небесным просторам, а в беленую хату, где в углу дышит горе заклятьем. Мои песни просты и рабочему сердцу понятны. Засияют они, словно зори на небе глубоком,— и не будет крестьянин уже никогда одиноким.

РЕВОЛЮЦИЯ

I

Утром — первый луч весенний, утром — свежий, молодой — из подвалов темных, древних вознеси нас над бедой. Вот: уже встают народы подневольные — кругом, словно молодые всходы в поле старом и седом.

II

Он целью выразил мечту: к ней напрямик идет усердно, и каждый стук святого сердца несет — весну в цвету. Шагай, страдалец всеблагой: твои пути лежат широко, твои слова летят далеко, в них — цели всей твоей огонь!

III

Нет отдыха: не пробил час! Пускай последний луч погас — мы сами запалим огни, из ночи сотворяя дни! Кремень — о сталь: и свет добыт! Мы непокорны, как гранит. Идем, идем, несем огни, из вспышек сотворяя дни!

IV

Довольно! Встрепенись в цепях, свобода, стягом соколиным! Нас удержать пытался страх, но мы летим, летим к равнинам, и нами выкованный гимн под звонким небом серебрится. Туда — к просторам дорогим — с низин. Туда. Мы — крылья! Птицы!

V

На митинг — в толпе — на площадь венки несут — венки и гирлянды, полощутся революционные пряди. На площадь — на митинг — ликуя! И завтра — верьте — глядя в небо — мир отпразднует бурю такую, какой еще не было.

НА ПОСЛЕДНЕЙ ГРАНИЦЕ

А мы, мудрецы и поэты, хранители тайны и веры — унесем зажженные светы в катакомбы, в пустыни, в пещеры. В. Брюсов

Это пламенный день? И на юных полях революции только тень, только тень. Это пламенный день? Но, достигнув границы на последней заставе, каждый принарядится и жрецом света станет. Из пещер и со дна принесут дифирамб революции: дополна, дополна — из пещер и со дна. И, достигнув границы на последней заставе, каждый принарядится и жрецом веры станет.

«Две души: одна взыскует бури…»

Две души: одна взыскует бури, струн горячих на бандуре, звону, шуму, сверканья, поэзии, братской марсельезы. А другая… Та ищет другое — степь широкую в покое, туманов синих, облаков нежных в небе безбрежном. Как плющи, переплелись дороги — две души — в одной тревоге, и чего я жду: не то покоя, не то жажду боя?