Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20-30-х годов

Антоныч Богдан-Игорь Васильевич

«Весна встает, весна встает…»

Весна встает, весна встает и отовсюду окликает: дитя мое! Листвой зеленой ласковой, голубыми глазками: что ж не вспыхнешь в пенье дивном, что ж не с коллективом? Весна, весна мне объяснилась листочками зелеными. 1923 (?)

О, НЕНАВИСТЬ МОЯ…

Палящей ненависти сила, неутолимая любовь, как тяжко вас носить на сердце, о, как мне тяжко вновь. Опять, опять на гребне жизни всплывает пена, как в тазу… А как же мне с душою чистой? Кому я душу понесу? Коварство,

тупость, фарисейство полезли вновь со всех сторон. Лишь истинное не сдается, не предает своих знамен. Лишь стойкое — достойно цели, как всюду и во все века. О люди, люди, время души освобождать из-под замка! О люди, души из бумаги, когда же вас я разожгу? Когда сердец опустошенность преодолеть огнем смогу? Я не кричал бы так, не плакал, не будоражил белый свет, но с нами главного титана нет больше, нет… 1924

ПЛЯЖ

Максиму Рыльскому

Сбежала с горы и нагая легла, не знает, не знает, не знает, зачем пред солнцем колени она развела, его принимая как мужа. Такой волноход и слепящая рябь,— похоже, похоже, похоже вот-вот! — тень — и пропала, и только следы: рыба дугою-стрелой из воды… Да было ли это: банда, пожар… Над ней надругались — и бросили в жар… Рабы мы, какие еще мы рабы! Море, о море, ты полюби! О, как она вырвалась, бросилась в лес,— бежала, бежала, бежала — о страх! — навстречу оскалы чудовищ и блеск пожара, и небо в кровавых следах. Был мертвым, и диким, и проклятым час, когда она в полночь упала в траву… Теперь уж не знаю ни наций, ни рас, свободу людей своим богом зову. Я стану бороться, идти буду я в иные — без рабского ига края… Рабы мы, какие еще мы рабы! Море, о море, ты полюби. А море волнуется, рушит и строит: в нем столько проклятого сносится вновь. Любовь моя чистая, непогрешимая, непостижимейшая любовь! 1926

ЗА ТУЧАМИ ОБВАЛЫ

Паду, паду, паду на голубую глубь. Синь, просинь в сияющем саду. Возьми меня, природа, и назови своим. Синь, просинь в сияющем саду. Как ты меня будила, как ты меня вела! В моей душе не ты ли три вихря подняла! Три смерча — и три гимна, три песни бытию: мой труд, мое горенье, любовь и смерть мою. С одним — себя творю я, с другим — к мечте иду, любовью облучаюсь в сиреневом саду. Паду, паду, паду на голубую глубь. За тучами обвалы грохочут, как в аду. 1926

«Я ль виновен, что Анжела…»

Я ль виновен, что Анжела то щипнет меня, то ерзнет, вдруг склонится: Ли — испугает: Ка — Анжелика, Анжелика, разве ж можно несерьезно? Можно ли так, а? Стан упругий твой, Анжела, и округлости, и спелый локон, локоть твой… Что это со мной? Анжелика, Анжелика, допустимое ли дело? Ты всему виной! Я ж хожу себе, Анжела, никогошки — никого я! — только ты как га — баба ты яга. Анжелика, Анжелика, сорванец ты, что с тобою, можно ли так, а? Ну пускай бы ты, Анжела, шла по делу — ведь болела. На меня была ты зла. (Ну, дразни же: Ла!) Анжелика, Анжелика, что ж пришла вчера без дела — крепко обняла? 18. XI. 1929

ВЕТЕР С УКРАИНЫ

Я никого так не люблю, как ветра наважденье! Чертов ветер! Проклятый ветер! Он замахнется раз — рев! свист! круженье! И прошлогодний в роще лист — как чертово творенье… Или: упрется в пашню — в черный пух, поддаст — вагоны содрогнутся: ух, как летят они по рельсам, аж тополя дугою гнутся!.. Чертов ветер! Проклятый ветер! Взирает Запад сквозь стекольца: чей это ход — людской, звериный? — хохочет ветер с Украины, ветер с Украины! Чертов ветер! Проклятый ветер! Он головой косматой из Днепра: не ждите, господа, добра: напрасная игра! Ах! Я никого так не люблю, как ветра наважденье! Его пути, его сомненья и землю, землю свою. 1929

Максим Рыльский

«Есть женское имя, как нежно оно…»

Есть женское имя, как нежно оно, Печаль в нем, любовь и надежды какие, Весенним дыханьем напоено: Мария. Как запах фиалки весенней порой, Как девичья песня сквозь сны снеговые, Звездою сияет над темной землей Мария. И пусть я святое в себе погашу, И пусть не увижу, сражаясь, зари я,— Последнее слово, что я напишу: Мария. 1917

«Люби природу не как символ…»

Люби природу не как символ, С тобою схожий,— Не для себя люби природу, А для нее же. Она для нас не только тема Стиха, картины — В ней необъятные высоты, В ней и глубины. Порыв ее души могучей Всего сильнее. Что, человек, твои порывы В сравненье с нею? Она как мать. Так будь же сыном, А не эстетом. Тогда ты станешь не бумажным — Живым поэтом. 1918

«Я молодой и чистый…»

Я молодой и чистый, Как вечность, молодой. Над рожью колосистой Лечу в мечтах домой. Мне верба веткой машет, Как пальмовым крылом. И перепелка плачет На взгорке за селом. В селе поют гармошки, Дымы в лугах стоят, И запахи картошки Ровесниц веселят. Дивчина, словно парус, Мне машет рукавом… Да только нет мне пары В селе и за селом! Она за морем синим, За бором вековым, Она сродни пустыням И бурям грозовым. 28 июля 1922 г.

«О будь, поэт, себе судьею…»

О будь, поэт, себе судьею, и в час, когда тоска в груди, Замри над собственной судьбою — И не прости, и осуди. и сонм свидетелей жестоких Взойдет со дна твоей души, Тогда скажи ей: в свет широкий Иди сквозь боли и пороки, И, согрешивши, не греши. 1922

«Нет, не казарма день грядущий…»

Нет, не казарма день грядущий И не бетонный коридор! Не зря сияет нам из гущи Золотоглазый метеор. Земли коснется окрыленно, И мир наш будет голубым От стен кремлевских золоченых До плит, где спит железный Рим. 1923