Озеро шумит (сборник)
Шрифт:
— Смотри, — криво усмехнулся Трофимов и стал надевать брюки.
— Ночь еще, куда пойдешь? — тихо сказала она.
— Да нет, пойду, — с ожесточением ответил Трофимов. — Ну, не поминай лихом.
— До свидания, Петя.
Он пошел вверх по улице, туда, где росли кусты. Петлял под ногами ручей, в горы втиснулись дома. Пахло мокрым лесом.
Трофимов дошел до черной трубы, выведенной из скалы. Оттуда била холодная вода. Он напился и, подставив под струю голову, жадно впитывал тяжелой головой свежесть. С острой жалостью, едва не всхлипывая, думал о себе.
Дома, совсем разбитый, он лег у кустов на мокрую траву.
«Что же теперь?»
Ему было обидно. Не на Марию Степановну и ни на кого другого. А может быть, и на Марию Степановну, потому что она была права, и он понимал это, и понимал, что в какой-то мере хотел обмануть ее и совсем уж — себя.
Он с тоской подумал, что дело идет к концу, вернее, к тому, когда, отработав свое, ему только и останется ждать конца.
Все то, что тревожило его до знакомства с Марией Степановной, вернулось снова, только теперь это было уже не просто удивление, а страх перед тем, что же будет дальше, и как будет жить он, Трофимов.
Появилось солнце. Трофимов немного согрелся и пошел вниз, в город.
Ближе к центральным улицам он вспомнил о своих брюках и растер рукой места, выпачканные землей. Было воскресенье. Повсюду толклось много людей. Среди их приятных забот и торопливого суматошного отдыха он чувствовал себя нелепым и ненужным, хотелось себя куда-нибудь деть, что-то делать…
Ему всегда не хватало людей. Они вообще как-то кособоко проходили через его жизнь, не задерживаясь в ней надолго, и за это приходилось расплачиваться сейчас одиночеством на переполненных народом улицах.
И его жене… А ей за что?
Трофимов вдруг подумал, что не знал, какая она, его жена? Молчалива… Послушна…
«Нет, надо ехать к ней, — решил он, устало садясь на скамейку. — Надо, зачем обижать?»
Трофимов сидел долго, а люди все шли и шли куда-то по серому асфальту.
Ортьё Степанов
Родился в 1920 году в д. Хайколя Калевальского района Карельской АССР, в семье крестьянина. Работал учителем, начальником ОРСа, юристом-экономистом, журналистом. Сейчас — сотрудник редакции журнала «Пуналиплу». Во время Великой Отечественной войны О. М. Степанов командовал разведвзводом и ротой. Награжден орденом Красной Звезды и медалями.
Печататься начал в 1951 году. Первая повесть «Вспуганный журавль» была опубликована в журнале «Пуналиппу» в 1956 году. Затем вышли книги на финском языке: повесть «На широких просторах» (1961 г.), сборник рассказов «Борозда за бороздой» (1963 г.), повесть «Поединок в таежной деревне» (1967 г.), роман «Родичи» (1969 г.).
Член Союза писателей СССР с 1970 года.
В дороге
Мы с Теппо Терентьевым и Вейкко Васильевым принадлежим к высокому сословию шоферов «Кареллеса». Мы не то, что мой покойный папаша, который знал только две скорости: «Но-о!» и «Тпру-у!». Мы с Вейкко газуем на бензовозах, а Теппо крутит баранку обычного грузовика.
Взяли груз. На этот раз путь лежит в лесопункт Перяярви. С современными моторами расстояние в каких-то пять десятков километров — сущий пустяк. Но пока доберешься до Перяярви, пуп надорвешь, это как пить дать. Одно название, что дорога. Летом доставлять грузы на лесопункт проще пареной репы: нагрузил катер и — айда! Потому-то и забыли наземные пути-дороги, не чинят. У дорожников креста на шее нет — все на лесовозные пути нажимают: мол, по зимникам кубометры тянут. А вы кто? Обозники. И нет на них управы. Им, чертям, не дать бы ни грамма горючего, — запели бы лазаря!
Но наши разговоры как об стенку горох.
Ну так вот, ползем мы, и в ушах не свистит, и лес не бежит. Еле-еле тянем на первой и второй скоростях, на этой дороге крутых подъемов, поворотов и ухабов больше, чем хвойных иголок в целой ели.
Теппо на этот раз шел ведущим. Он то и дело останавливался. Заберется на грузовик и давай затягивать ослабевшие веревки. У него, кроме прочего груза, был десяток бидонов с молоком и еще, кажется, бидон сметаны не то сливок. О них-то особо и заботился Теппо.
— Какого черта ты пеленаешь посудину, как новорожденного? — нетерпеливо кричал Вейкко.
Теппо и раньше не раз толковал о большом вреде замерзшего молока для желудка, особенно для желудочков грудных детей.
Тут он огрызнулся:
— Растяпа, продукт этот не для стальных желудков.
Это был явный намек на наш груз, а для Вейкко еще и на его старые делишки. Прошлым летом ему поручали возить скоропортящиеся продукты — и молочные, и фрукты, и свежее мясо, и прочее. В те времена он подтрунивал: «Мой груз — это не ваша вонючая жижа для стальных желудков».
Однажды его бахвальству пришел конец. Он получил на борт свеженькую нежненькую ряпушку. А накануне до поздней ночи обмывал отпускные своего приятеля. Утром в голове стоял шум, как в растревоженном улье. И, погрузив товар, решил он завернуть к приятелю опохмелиться, а там и в путь-дорогу. Но не тут-то было. Рюмка за рюмкой и — коротким оказался летний день. Известное дело, на солнцепеке рыбка не улучшила своих питательных свойств. К вечеру путная хозяйка не стала бы пачкать ею и сковородку. А о засолке нечего было и думать… Ясно, за такие дела не гладят по головке. И все же он ухитрился пересесть за баранку бензовоза.
Так вот, значит, ползли мы дальше. Хлопьями повалил снег. Дорога, особенно на подъемах, стала скользкая, как смазанная мылом. После первой же попытки подняться на Поросюрья Теппо взял лопату и, засыпая колею песком, крикнул:
— Хей! Здесь для разминки есть песчаный карьер!
Вейкко вышел из кабины своего бензовоза и давай материться. Если бы в словах его была бы хоть капелька той силы, что в песнях Вяйнямейнена, то управление леспромхоза от уборщицы и до директора провалилось бы сквозь землю и гранитные скалы. Своими лучшими союзниками Вейкко считал набор словечек, которых не найти в многотомных словарях.