Ожерелье королевы
Шрифт:
«Похоже, он совсем потерял голову, — подумала она. — Несчастный юноша!»
И она снова подошла к нему.
— Как вы себя чувствуете, господин де Шарни? — ласково спросила она.
— Очень хорошо, но, благодарение Богу, не так хорошо, как ваше величество.
Его поклон, сопровождавший эти слова, скорее ужаснул, чем удивил королеву.
«Тут что-то есть!» — сказала себе наблюдательная Жанна.
— Где же вы теперь живете? — снова заговорила королева.
— В Версале, ваше величество, — отвечал Оливье.
— С каких пор?
— Уже три ночи, — ответил молодой человек, подчеркивая эти слова взглядом, жестом и интонацией.
Королева не высказала ни малейшего волнения; Жанна вздрогнула.
— Не имеете ли вы мне что-нибудь сообщить? — с ангельской кротостью спросила королева у Шарни.
— О, ваше величество, — ответил он, — мне слишком многое нужно вам сказать.
— Пойдемте, — коротко сказала она.
«Проследим», — подумала Жанна.
Королева быстрыми шагами направилась к своим покоям. Все последовали за нею, взволнованные не менее, чем она. Госпожа де Ламотт увидела особую милость Провидения в том, что Мария Антуанетта, не желая этому разговору придавать характер свидания, пригласила нескольких лиц следовать за нею.
В числе их проскользнула и Жанна.
Королева прошла к себе и отпустила г-жу де Мизери и всех своих прислужниц.
Утро было теплое и пасмурное; солнце не показывалось из-за туч, но его свет и теплота просачивались сквозь толстый, пушистый покров облаков.
Королева открыла окно, выходившее на маленькую террасу, и села перед шифоньером, заваленным письмами. Она ждала.
Все вошедшие за нею поняли ее желание остаться одной и постепенно удалились.
Шарни, сгорая от нетерпения и задыхаясь от гнева, мял свою шляпу в руках.
— Говорите же! Говорите! — сказала королева. — У вас очень взволнованный вид, сударь.
— С чего мне начать? — сказал Шарни, размышляя вслух. — Как дерзнуть обвинять честь, обвинять веру, обвинять величие?
— Что? — воскликнула Мария Антуанетта, обернувшись и сверкнув глазами.
— И тем не менее я не скажу о том, что я видел! — продолжал Шарни.
Королева встала.
— Сударь, — холодно заговорила она, — теперь час слишком ранний, и я не могу подумать, что вы пьяны, а между тем ваше поведение не такое, как подобает дворянину, если он трезв.
Она полагала, что уничтожит его этой презрительной фразой; но он даже не шелохнулся.
— Да что такое королева, в сущности? — продолжал он. — Женщина. А я что? Мужчина и вместе с тем подданный.
— Сударь!
— Ваше величество, не будем к тому, что я имею сказать вам, примешивать гнев, способный довести до безрассудства. Я, как мне кажется, доказал вам свое благоговение перед величием королевского сана; боюсь, что я доказал и свою безумную любовь к особе королевы. Поэтому выбирайте, которой из двух — королеве или женщине — должен ваш преданный поклонник предъявить обвинение в бесчестье и вероломстве?
— Господин де Шарни, — воскликнула королева, побледнев и делая шаг к молодому человеку, — если вы не уйдете сейчас же отсюда, я велю страже выгнать вас!
— Но прежде чем меня выгонят, я скажу вам, что делает вас недостойной королевой и бесчестной женщиной! — воскликнул Шарни, опьянев от бешенства. — Вот уже три ночи, как я слежу за вами в парке!
Вместо того чтобы отпрянуть при этом страшном ударе, чего ожидал Шарни, королева подняла голову и подошла к нему еще ближе.
— Господин де Шарни, — сказала она, взяв его за руку, — ваше состояние внушает мне сожаление… Берегитесь, ваши глаза горят, руки дрожат, лицо бледно, вся ваша кровь отхлынула вам к сердцу. Вы страдаете… Хотите, я позову кого-нибудь?
— Я вас видел! Видел! — холодно повторил он. — Видел с тем человеком, когда вы ему дали розу; видел, когда он целовал ваши руки; видел, когда вы с ним вошли в купальню Аполлона.
Королева поднесла руку ко лбу, точно желая убедиться, что она не спит.
— Погодите! Сядьте, — сказала она. — Ведь вы упадете, если я не поддержу вас. Сядьте, говорю я вам.
Шарни и вправду почти упал в кресло; королева села на табурет рядом с ним и заговорила, взяв его за руки и стараясь взглядом проникнуть до самой глубины его души.
— Успокойтесь, — сказала она, — дайте вашему сердцу и голове несколько остыть и повторите мне еще раз то, что вы сейчас сказали.
— О, вы хотите убить меня! — прошептал несчастный.
— Позвольте же мне предложить вам вопросы. Когда вы вернулись из своего поместья?
— Две недели тому назад.
— Где вы живете?
— В доме начальника охоты, который я нарочно нанял.
— Да, знаю, дом самоубийцы, на краю парка?
Шарни утвердительно кивнул головой.
— Вы говорили о каком-то человеке, которого будто бы видели со мной?
— Прежде всего я говорю, что видел вас.
— Где же?
— В парке.
— В котором часу? В какой день?
— В первый раз — во вторник, в полночь.
— Вы меня видели?
— Как сейчас; я видел также особу, сопровождавшую вас.
— Меня кто-то сопровождал? Могли ли бы вы узнать эту особу?
— Мне показалось, что я видел ее здесь; но не смею утверждать этого. Фигура похожа… Что же касается лица, то ведь его прячут, когда идут на такое преступное дело.
— Хорошо, — спокойно заметила королева, — вы не узнали мою спутницу, но меня…
— О вас, ваше величество… я вас видел… Да разве я теперь не вижу вас?
Она нетерпеливо топнула ногой.
— А… тот господин, — сказала она, — кому я дала розу… ведь вы видели, что я давала розу?
— Да; но к этому кавалеру мне не удалось подойти ни разу поближе.
— Вы его знаете, однако?
— Его назвали монсеньером; вот все, что мне известно.
Королева с еле сдерживаемым гневом стукнула себя по лбу.
— Продолжайте, — сказала она, — во вторник я дала розу, а в среду?