Ожерелье королевы

Дюма-отец Александр

Дон Мануэл, как обычно, выглядел надутым и официальным.

В сложившихся тяжелых обстоятельствах Бемер как человек решительный заговорил первым.

Он объяснил, что высочайшие политические резоны не позволяют им продолжить начатые переговоры.

Мануэл ахнул.

Босир хмыкнул.

Бемер все больше и больше чувствовал себя не в своей тарелке.

Дон Мануэл обратил его внимание на то, что сделка уже заключена и наличные готовы.

Бемер выстоял.

Дон Мануэл, опять же через посредство Босира, сообщил, что его правительство

уже получило или вот-вот подучит уведомление о заключении сделки и разорвать ее означает нанести ее величеству королеве Португалии в некотором роде оскорбление.

Г-н Бемер объяснил, что он взвесил все последствия подобных соображений, но вернуться к первоначальным своим планам решительно не в состоянии.

Босир решил не соглашаться на разрыв сделки; он прямо заявил Бемеру, что отказаться от своего слова способен лишь дурной купец и бесчестный человек.

Тут вмешался Босанж, желая защитить торговое сословие, подвергшееся столь суровым обвинениям в их с его компаньоном лице.

Но ему не удалось показать свое красноречие.

Босир заткнул ему рот одним-единственным вопросом:

– Вам кто-то надбавил цену?

Ювелиры, которые не были сильны в политике и вдобавок имели самое высокое представление о дипломатии вообще и о португальских дипломатах в частности, залились краской, тем самым как бы подтверждая обвинения.

Босир счел, что попал в точку, а поскольку главное для него было довести до конца дело, сулившее богатство, он притворился, будто совещается на португальском с послом.

– Господа, – обратился он после этого к ним, – вас соблазнили дополнительным барышом. Ну что ж, дело естественное. Это доказывает только, что бриллианты стоят дороже. Так вот, ее величество королева Португалии вовсе не желает, покупая задешево, нанести ущерб честным купцам. А что, если мы надбавим пятьдесят тысяч ливров?

Бемер покачал головой.

– Сто тысяч. Сто пятьдесят тысяч, – продолжал Босир, решивший, поскольку это не сулило ему никаких неприятностей, набавлять хоть до миллиона, лишь бы получить свою долю в сто пятьдесят тысяч ливров.

Пораженные ювелиры несколько секунд пребывали в замешательстве, но потом, посовещавшись, ответили:

– Нет, господин секретарь, даже не пытайтесь нас искушать. Сделка не состоится, воля, стократ более могущественная, нежели наша, велит нам продать ожерелье во Франции. Надеюсь, вы нас понимаете. Извините и не гневайтесь на нас, это вовсе не мы отказываем вам: некто, куда более высокопоставленный, чем мы и даже чем вы, воспротивился этой сделке.

Босир и Мануэл не нашли что возразить. Более того, они сказали нечто наподобие комплимента ювелирам и попытались изобразить безучастность.

Они прилагали для этого огромные усилия и потому не заметили, что господин командор, он же лакей, желающий знать, как продвигаются переговоры по делу, которому он желал удачного завершения, подслушивает в передней под дверью.

Но достойный этот сообщник оказался неловок: он слишком низко наклонился к двери, поскользнулся и ударился о филенку; удар был довольно громкий.

Босир ринулся в переднюю и обнаружил там испуганного лакея.

– Что ты тут делаешь, мерзавец? – возопил Босир.

– Сударь, я принес утреннюю почту, – отвечал командор.

– Хорошо, ступайте, – бросил Босир. Взяв депеши, он отослал командора.

Депеши эти составляли всю корреспонденцию, приходящую в канцелярию; письма из Португалии и Испании, представлявшие весьма мало интереса для большинства, были предметом ежедневных трудов г-на Дюкорно, но прежде чем попасть в канцелярию, они проходили через руки Босира или дона Мануэла и снабдили обоих первых лиц многими полезными сведениями о посольских делах. Услыхав слово «почта», ювелиры радостно вскочили с видом людей, получивших позволение откланяться после тягостной аудиенции.

Их не стали задерживать, и лакей получил приказ проводить гостей во двор.

Едва он спустился с лестницы, дон Мануэл и Босир обменялись взглядами из разряда тех, что предшествуют действиям.

– Ну что? – сказал дон Мануэл. – Дело лопнуло.

– Вчистую, – согласился Босир.

– Из ста тысяч, а это весьма незначительная добыча, каждый из нас получит по восемь тысяч четыреста ливров.

– Не стоило и мараться, – заметил Босир.

– Не правда ли? А между тем в сундуке, – и дон Мануэл указал в ту сторону, где находился сундук, – лежат сто восемь тысяч ливров.

– По пятьдесят четыре тысячи на брата.

– Правильно сказано, – одобрил дон Мануэл. – Разделим их.

– Согласен. Да только командор теперь, когда ему стало известно, что дело лопнуло, не отстанет от нас.

– Я придумаю какое-нибудь средство, – каким-то необычным тоном произнес дон Мануэл.

– А я уже придумал, – сказал Босир.

– Какое же?

– А вот какое. Командор возвратится к нам?

– Да.

– И потребует выдать долю ему и всем остальным компаньонам?

– Да.

– И нам тогда придется иметь дело со всеми?

– Да.

– Давайте позовем командора, якобы для того, чтобы посвятить его в тайну, и тут предоставьте действовать мне.

– Кажется, я догадываюсь, – протянул дон Мануэл. – Сходите-ка за ним.

– А я только собирался предложить это сделать вам.

Ни тот, ни другой не хотел оставить «друга» наедине с денежным сундуком. Доверие – все-таки редкостная драгоценность.

Дон Мануэл заявил, что достоинство посла не позволяет ему ходить за лакеем.

– Для него вы никакой не посол, – ответил Босир. – Впрочем, мне все равно.

– Так вы идете?

– Нет, я позову его из окна.

И Босир кликнул в окно г-на командора, который как раз собирался завести разговор с привратником.

Услышав зов, командор поднялся наверх.

Посла и секретаря он обнаружил в комнате, смежной с той, где находилась касса.

Босир, улыбнувшись, обратился к нему:

– Бьюсь об заклад, я знаю, о чем вы говорили с привратником.

– Я?