Ожерелье королевы
Шрифт:
Среди дам блистала скромно, но изящно одетая г-жа де Ламотт.
А среди двойных шпалер, которыми выстроились мужчины, справа можно было увидеть г-на де Шарни; множество друзей поздравляли его с исцелением, с возвращением, а главное – с его сияющим видом.
Милость источает тончайший аромат; она с такой быстротой распространяется в воздухе, что знатоки чуют, распознают и оценивают ее благоухание задолго до того, как ларчик раскроется. С тех пор как Оливье стал другом королевы, прошло от силы часов шесть, но все вокруг так и напрашивались ему в друзья.
Пока
Он узнал Филиппа де Таверне: тот был затянут в мундир, а руку держал на эфесе шпаги.
С тех пор как после дуэли Филипп нанес ему несколько визитов вежливости, всякий раз не входя дальше передней, потому как доктор Луи предписал Оливье полное уединение, между соперниками не было никаких отношений.
Видя Филиппа, который смотрел на него спокойно, без дружелюбия, но и без угрозы, Шарни приветствовал его поклоном, на который тот издали ответил.
Затем, отстраняя тех, кто оказался между ними, Оливье произнес:
– Прошу прощения, господа, позвольте мне отдать долг вежливости.
Он пересек пространство, отделявшее правую шеренгу придворных от левой, и подошел прямо к Филиппу, который не шелохнулся.
– Господин де Таверне, – сказал Оливье с еще более учтивым поклоном, – я должен был поблагодарить вас за участие к моему здоровью, но я только вчера вернулся.
Филипп, вспыхнув, посмотрел на него и тут же отвел глаза.
– В ближайшее же время, сударь, – продолжал Шарни, – я буду иметь честь нанести вам визит и надеюсь, что вы не станете таить на меня обиды.
– Нисколько, сударь.
Шарни уже протянул было ему руку, но тут барабан возвестил о появлении королевы.
– Сударь, королева! – тихо произнес Филипп, не отвечая на дружеский жест Шарни.
Свои слова он сопроводил поклоном, скорее меланхоличным, нежели холодным.
Шарни, несколько удивившись, поспешно отошел к своим друзьям, в правую шеренгу.
Филипп остался на прежнем месте, как часовой.
Королева подходила ближе, многим она улыбалась, у многих принимала или велела принять прошения; еще издали она завидела Шарни и, не сводя с него взгляда, с той безудержной отвагой, с какой она следовала своим привязанностям, – враги ее усматривали в этом бесстыдство, – произнесла звучным голосом: – Просите нынче, господа, просите: сегодня я ни в чем не смогу отказать. Волшебное звучание и самый смысл этих слов пронзили Шарни до глубины сердца. Он задрожал от радости: то была его благодарность королеве. Вдруг сладостное, но опасное созерцание, которому она предалась, оказалось нарушено звуком шагов и посторонним голосом.
Кто-то подошел к ней слева, печатая шаг по плитам; чей-то взволнованный, но строгий голос произнес:
– Ваше величество!
Королева увидела Филиппа; она не сумела скрыть легкого замешательства, когда очутилась между двумя молодыми людьми, из-за которых, быть может, корила себя, потому что слишком любила одного из них и недостаточно – другого.
– Вы, господин де Таверне? – опомнившись, вскричала она. – Это вы! Вы хотите что-нибудь у меня попросить? Говорите же!
– Десятиминутную аудиенцию, когда ваше величество будет располагать временем, – с поклоном сказал Филипп, нисколько не смягчая печального и строгого выражения лица.
– Сию же минуту, сударь, – отвечала королева, украдкой бросив взгляд на Шарни, которого ей боязно было видеть так близко от его бывшего противника, – следуйте за мной.
И она ускорила шаги, слыша позади поступь Филиппа; Шарни остался на месте.
На ходу королева продолжала собирать жатву писем, прошений и ходатайств, затем отдала несколько приказаний и направилась к себе.
Спустя четверть часа Филиппа ввели в библиотеку, где по воскресеньям принимала ее величество.
– А, входите, господин де Таверне, – беззаботным тоном сказала она, – входите и взгляните на меня поприветливей. Надо признаться, всякий раз, когда кто-нибудь из семьи Таверне желает со мной говорить, мне делается тревожно. Ваше появление сулит беду. Успокойте меня поскорее, господин де Таверне, и заверьте, что не принесли мне никакой горестной вести.
Филипп, который, слушая эту преамбулу, побледнел еще сильнее, чем во время сцены с участием Шарни, удовольствовался тем, что ответил на эти не слишком-то приязненные слова Марии Антуанетты:
– Имею честь заверить ваше величество, что на сей раз принес добрую весть.
– Ах, значит, все же весть! – промолвила королева.
– Увы, это так, ваше величество.
– О Господи, – подхватила она с напускной веселостью, мучительной для Филиппа, – вот вы уже сказали «увы»! Горе мне, горе, как сказал бы испанец: господин де Таверне произнес «увы»!
– Сударыня, – без улыбки возразил Филипп, – то немногое, что я вам скажу, успокоит ваше величество, и успокоит так надежно, что никогда более ваше благородное чело не омрачится по вине рода Таверне-Мезон-Руж. С нынешнего дня, сударыня, последний отпрыск этого рода, которого вы, ваше величество, изволили отличать вашими милостями, навсегда удаляется от французского двора.
Лицо королевы утратило напускную беззаботность, которою Мария Антуанетта вооружилась против тех впечатлений, коих ожидала от этого разговора.
– Вы уезжаете? – воскликнула она.
– Да, ваше величество.
– Значит, и вы тоже…
Филипп поклонился.
– Сестра моя, к своему прискорбию, была вынуждена покинуть ваше величество, – сказал он. – Что до меня, то я сознаю, что на службе у королевы я лишний, и удаляюсь.
Королева села; на ум ей пришла тревожная мысль: ведь Андреа навеки распростилась с ней на другой день после встречи у Людовика, во время которой г-н де Шарни получил первые знаки благоволения от Марии Антуанетты.