Ожерелье королевы
Шрифт:
– Ну, – произнесла королева, – вы признаете эту расписку, по всем правилам подтверждающую, что ожерелье вами получено? Быть может, вы забыли, что вас зовут Бемер?
– Ваше величество! – возопил Бемер, задыхаясь от ярости и ужаса. – Эта расписка подписана не мной!
Королева отпрянула, пронзив Бемера испепеляющим взглядом.
– Вы отрицаете? – спросила она.
– Решительно отрицаю! Ручаюсь своей жизнью, своей свободой: я не получал ожерелья и никогда не подписывал этой расписки. И на плахе, при палаче, я все равно повторю: нет, ваше величество,
– Это значит, сударь, – слегка побледнев, возразила королева, – что я вас обокрала. По-вашему, ожерелье у меня?
Бемер порылся в бумажнике и извлек письмо, которое в свой черед протянул королеве…
– Не думаю, ваше величество, – произнес он почтительно, хотя волнение душило его, – не думаю, что если бы вы, ваше величество, вернули мне ожерелье, вы прислали бы мне вот это письмо, в котором признаете свой долг.
– Что это за бумажка? – воскликнула королева. – Я никогда этого не писала! Разве это мой почерк?
– Там ваша подпись, – пробормотал уничтоженный Бемер.
– Мария Антуанетта Французская… Вы с ума сошли! При чем тут Французская! Да ведь я эрцгерцогиня Австрийская, да будет вам известно! Смешно даже предположить, будто я написала такое! Полноте, господин Бемер, ваша западня слишком грубо сработана. Убирайтесь и скажите это тем, кто изготавливает для вас такие фальшивки.
– Фальшивки… – заплетающимся языком повторил ювелир, близкий к обмороку. – Ваше величество подозревает меня в мошенничестве, меня, Бемера?
– Вы же подозреваете меня, Марию Антуанетту! – надменно парировала Мария Антуанетта.
– Но у меня письмо, – еще пытался он настаивать, указывая на листок, который она все еще держала в руке.
– А у меня расписка, – возразила королева, кивнув на второй листок, который был у него в руках.
Бемеру пришлось опереться на кресло: пол уходил у него из-под ног. Он ловил губами воздух, и мертвенная бледность в его лице мало-помалу сменялась багровым апоплексическим румянцем.
– Верните мне мою расписку, – продолжала королева, – я считаю ее подлинной, и заберите ваше письмо, подписанное Антуанеттой Французской; любой стряпчий объяснит вам, чего оно стоит.
Она швырнула ему в лицо одну из бумаг, выхватила у него вторую, повернулась спиной и ушла в соседнюю комнату, оставив в одиночестве несчастного, который, ничего не понимая, вопреки всем правилам этикета рухнул в кресло.
Через несколько минут он все же пришел в себя настолько, что очертя голову ринулся из королевских покоев и вернулся к Босанжу; он рассказал компаньону все, что произошло, причем тот выслушал Бемера с изрядным недоверием.
Однако Бемер несколько раз совершенно внятно повторил свой рассказ, и тут Босанж принялся рвать волосы у себя на парике, а Бемер принялся рвать свои собственные, так что прохожим, заглядывавшим к ним в карету, предстало самое прискорбное и в то же время уморительное зрелище на свете.
Но нельзя же просидеть в карете весь день; притом, если все время рвать волосы на голове или парике, в конце концов наткнешься на череп, а под черепной коробкой, как правило, роятся мысли; поэтому оба ювелира порешили объединить усилия и, если удастся, взять приступом дверь королевы, чтобы получить хотя бы подобие объяснения.
Итак, они в самом плачевном состоянии поплелись ко дворцу; навстречу им вышел один из офицеров королевы, который передал обоим приказ явиться к ее величеству. Нетрудно вообразить, с какой радостью они поспешили повиноваться.
Их тут же ввели к королеве.
17. Королем быть не могу, принцем – не желаю, я – Роган [141]
Королева, казалось, ждала их с нетерпением. Едва завидев ювелиров, она воскликнула:
– А вот и вы, господин Босанж! Вы явились с подкреплением, Бемер? Тем лучше!
Бемеру нечего было сказать, хотя мыслей у него в голове было предостаточно. В подобных случаях самое лучшее – это перейти на язык жестов; посему Бемер бросился к ногам Марии Антуанетты.
141
Девиз рода Роганов.
Этот жест был достаточно красноречив.
Босанж последовал примеру компаньона.
– Господа, – обратилась к ним королева, – я успокоилась и более не буду поддаваться гневу. К тому же мне пришла на ум одна мысль, которая меняет мое к вам отношение. Несомненно, и вы и я в этом деле оказались обмануты некими загадочными обстоятельствами… которые для меня уже перестали быть загадкой.
– Ах, ваше величество! – вскричал Бемер, воодушевленный этими словами. – Значит, вы больше не подозреваете меня в таком… неблаговидном деле. Язык не поворачивается вымолвить слово «подлог»!
– Поверьте, мне также тяжело его слышать, как вам произносить, – сказала королева. – Нет, я вас больше не подозреваю.
– Значит, ваше величество подозревает кого-то другого?
– Отвечайте на мои вопросы. Вы говорите, что бриллиантов у вас уже нет?
– Их у нас уже нет, – в один голос ответствовали ювелиры.
– Вам незачем знать, кому я поручила вернуть вам ожерелье: это моя забота. А не виделись ли вы… с графиней де Ламотт?
– Простите, ваше величество, мы с ней виделись.
– И она ничего не привозила вам… от моего имени?
– Нет, ваше величество. Ее сиятельство только передала на словах: «Подождите!»
– А кто привез вам от меня это письмо?
– Письмо? – отвечал Бемер. – То письмо, что находится в руках вашего величества, привез нам ночью незнакомый гонец.
И он указал на подложное письмо.
– Вот как! Превосходно! – заметила королева. – Видите, нельзя сказать, что вы получили его прямо от меня.
Она позвонила, вошел лакей.
– Пригласите ее сиятельство графиню де Ламотт, – спокойно приказала королева и все также невозмутимо продолжила: – Значит, вы ни с кем не виделись? Например, с господином де Роганом?