Ожидание забвение
Шрифт:
И подчас, с безразличием, которое уже вполне могло сойти за улику, он спрашивал себя, уж не дошел ли он в своем жительстве до второй стадии: не был ли он там, поскольку в какой-то момент ушел. Теперь он осознавал, что заставляет ее говорить. Запирал свой номер, едва она туда заходила. Подставлял туда другую комнату, ту же самую и притом такую, какою он ее ей описал, да, подобную, в этом ее обмануть он не мог, только более скудную из-за крайней скудости слов, сведенную к пространству нескольких имен, за пределы которого, как он знал, она не выйдет. Как они вдвоем задыхались в этом замкнутом месте, где произносимые ею слова только это замыкание уже и могли обозначить. Не это ли, не только ли это
Он медленно, неожиданно осознал: отныне он будет искать выход. Он его найдет.
* * *
Все, однако, осталось неизменным.
* * *
Комната освещена через пару окон; на расстоянии нескольких шагов они наискось вскрывают стену. Свет проникает, почти не слабея, вплоть до черного — чернотою плотной и прочной — стола. Рядом со столом, там, куда солнце уже не доходит, но где все равно очень светло, вытянувшись стрункой в кресле и не касаясь его подлокотников руками, медленно дышит она.
«Вы так уж хотите выйти из этой комнаты?» — «Так надо». — «Сейчас вам не выйти». — «Так надо, так надо». — «Только когда вы мне все скажете». — «Я вам все скажу, все, что вы хотите, чтобы я сказала». — «Все, что необходимо, чтобы вы сказали». — «Да, все, что необходимо, чтобы вы услышали. Мы останемся вместе, я вам все скажу. Но не сейчас». — «Я же не мешаю вам уйти». — «Нужно, чтобы вы мне помогли, вы же отлично это знаете».
* * *
Неправда, будто ты заперта со мной и от того, что снаружи, тебя отделяет все, тобою мне еще не сказанное. Ни тот, ни другой, мы не здесь. Сюда проникли только какие-то из твоих слов, их мы издалека и слушаем.
* * *
Вы хотите со мной расстаться? Но как же вы за это возьметесь? Куда пойдете? Что это за место, где вы со мной неразлучны?
* * *
Если с тобой что-то случилось, как мне вынести ожидание, пока я не узнаю, что не могу этого вынести? Если с тобой что-то случилось — пусть даже это случится с тобой заметно позже, спустя много времени после моего исчезновения, — как этому не стать отныне невыносимым? И, так и есть, я этого совсем не выношу.
* * *
Ждать, только ждать. Странное ожидание, одинаковое во все свои моменты, как пространство во всех своих точках, подобное пространству, оказывающее одно и то же непрестанное давление, его не оказывая. Одинокое ожидание, которое было в нас, а теперь перешло наружу, ожидание нас без нас, вынуждающее дожидаться вне нашего собственного ожидания, не оставляющее нам больше чего-либо ждать. Прежде всего близость, прежде всего неведение близости, прежде всего пребывание бок о бок не ведающих друг о друге, соприкасающихся, не вступая в отношения, мгновений.
Он стремился, подчас мучительно, не принимать ее во внимание. Она занимала мало места. Оставалась сидеть, вытянувшись в струнку, сложив руки на столе; так что стоило ему поднять взгляд, и в глаза тут же бросались эти ничем не занятые руки. Иногда ему чудилось, что она встала и пересекла комнату. Но она оставалась там.
«Вы все уже знаете». — «Да, я все знаю». — «Почему же вы заставляете меня вам это говорить?» — «Мне хочется знать об этом от вас и вместе с вами. Мы можем знать это только вместе».
«Я не хочу об этом знать. Я хочу, чтобы вы мне об этом сказали, дабы больше не нужно было этого знать». — «Нет, нет, только не это».
* * *
Он знал, и ему казалось, что знает об этом и она: где-то здесь была как бы пустота. Если он с терпением, которому удавалось, не прибегая к насилию, отстранить в сторону чужеродные понятия, погружался в размышления, то, не колеблясь, приходил к выводу, что пустота находилась в том месте, чье расположение он мог бы выявить, если бы был способен серьезнее приложить к этому свой рассудок. Но ему приходилось делать слишком большое усилие, чтобы об этом подумать или даже просто вспомнить. Словно он впустил внутрь своей мысли некое страдание, которое, стоило ему только пробудиться, тут же вынуждало его об этом не думать. В тот день, однако же, он зашел еще дальше. Он вообразил, что, если бы сумел точно, с доскональностью, а не в общих чертах, описать эту комнату, не принимая во внимание свое собственное в ней присутствие, а пытаясь выстроить все вокруг присутствия уже ее, он бы почти наверняка открыл недостающее, чьи недостатки ставили их обоих в зависимость от чего-то, казавшегося ему временами угрожающим, временами веселым — или наделенным угрожающей веселостью. Естественно, он знал, что не очень-то любит разглядывать эту комнату, правда, только с тех пор, как она с некой молчаливой настойчивостью завела свои беспрестанные просьбы, чтобы он ей ее описывал, причем все время заново. Некогда, едва туда войдя, он находил ее почти приятной.
В нем имелась некая слабость, точка рассеянности, которую, под страхом совершить представлявшееся ему существеннейшей неверностью, надлежало соотнести со всем, что он думал или говорил. Вокруг этой-то точки по едва заметной необходимости и было расположено и упорядочено, словно капризное и подвижное силовое поле, все, что он уже написал, и все, что ему довелось пережить. Что это была за точка? Иногда он к ней приближался. Настойчиво передавал обретенные при приближении поразительные открытия. И всякий раз готов был начать это движение заново: себе наперекор и, однако, охотно; нет, не охотно — только себе наперекор.
* * *
Он считал, что преисполнился терпения, на деле же лишь утратил нетерпение. У него больше не было ни того, ни другого; у него была лишь их нехватка, из которой, представлялось ему, он сможет извлечь последнюю силу. В нетерпении, без нетерпения, ни соглашаясь, ни отказываясь, покинутый, но не оставленный, движущийся в неподвижности.
С какой меланхолией, но и с какой спокойной достоверностью чувствовал он, что никогда больше не сможет сказать: «Я».
* * *
Всегда, перед лицом каждого мгновения, мы должны вести себя так, как будто оно вечно и дожидается, пока мы снова не станем преходящими.
Они всегда беседовали о том мгновении, когда их там уже не будет, и хотя отлично знали, что всегда будут там, дабы о подобном моменте беседовать, думали, что нет ничего достойнее их вечности, чем проводить ее, воображая ее завершение.
* * *