Падение царей
Шрифт:
Каллиадес ответил не сразу. Тудхалияс был сыном царя, выросшим среди чужеземной знати. Каллиадес не имел опыта общения с такими людьми. Их манеры и обычаи были ему незнакомы. Он знал только, что хетт — гордый человек и в разговоре с ним нужно осторожно подбирать слова.
— Этой ночью вспыльчивость победила, — сказал, наконец, Каллиадес. — Я подумал: не стоит оставлять все, как есть, чтобы нанесенные раны гноились всю ночь.
— Ты принес его извинения?
Каллиадес покачал головой и мягко проговорил:
— Ему нет нужды извиняться. Ты первым нанес оскорбление.
В глазах хетта зажегся огонь злости.
— Ты ожидаешь, что я извинюсь?
— Нет. Банокл забудет о случившемся к утру. Это в его натуре. Он простой человек и не умеет таить зло. Все, что ты сказал, было достаточно правдиво. Я это знаю. Даже Банокл это знает. Но важно, чтобы мы оставили случившееся в прошлом.
— Если бы он был военачальником хеттов, — заметил Тудхалияс, — и один из его командиров стал говорить так, как говорил я, кликнули бы наемного убийцу, и командира вскоре не стало бы.
— К счастью, Банокл не хеттский военачальник. И если бы завтра случилась битва и тебе грозила бы смертельная опасность, Банокл проскакал бы сквозь огонь и смерть, чтобы тебя спасти. Такова уж его натура.
— Он уже это сделал, — признал Тудхалияс, и Каллиадес увидел, что гнев его начал угасать.
Хеттский царевич снова пристально посмотрел на море.
— Я никогда не любил Великое Зеленое, — заметил он. — Я не понимаю, почему люди стремятся плавать на хрупких деревянных судах. Вы, люди моря, для меня загадка.
— Я тоже никогда не любил море, — ответил Каллиадес, — но ведь моя жизнь была жизнью воина.
— Моя тоже. Мне было пятнадцать, у меня еще не росла борода, когда отец послал меня сражаться при Кадеше. С тех пор я всегда сражался против египтян, а теперь — против племен идоноев и фессалийцев, которые пришли сюда с микенцами. Мужчины всегда говорят об окончательной победе. Я никогда не видел ни одной.
— Я тоже, — согласился Каллиадес.
— И здесь мы ее тоже не увидим, — негромко проговорил Тудхалияс. — Враг придет снова. У меня теперь меньше трехсот человек, и около тридцати раненых. Фракийцев Банокла несколько сотен, а в придачу — две сотни дарданцев, большинство из которых новобранцы. Добавь к этому пятьдесят воинов Троянской конницы, которых оставил нам Гектор, — итого получится меньше тысячи человек, чтобы удержать Дарданию.
— Я послал к Приаму за подкреплением, — ответил Каллиадес, — но сомневаюсь, что нам пришлют больше горстки пехотинцев, потому что Гектор и Троянская конница сражаются сейчас на юге.
— Ты сможешь удерживать крепость несколько месяцев, — сказал Тудхалияс, — но в конце концов угроза голодной смерти вынудит тебя ее покинуть. Если враг придет со значительными силами, будет лучше, я думаю, оставить дарданцев здесь и отступить с боем к Трое. Тогда ты все-таки сможешь получить подкрепление и вернуться.
— Опасность этого в том, что нас могут обойти с флангов, а потом поймать на открытом месте, — заметил Каллиадес. — Если мы столкнемся с легковооруженными племенами, мы сможем пробиться. Но если Агамемнон пошлет микенские отряды, нас изрубят на куски.
— Они настолько хороши?
— Поверь мне, Тудхалияс, под солнцем нет пехотинцев лучше. Каждый из них ветеран, и они сражаются сомкнутым строем, по четыре или шесть рядов, сомкнув щиты. Вы, хетты, храбрые люди, но плетеные щиты не могут остановить тяжелых копий. И ваши узкие изогнутые мечи не могут пронзить бронзовые доспехи.
Их внимание привлек яркий свет, внезапно блеснувший на востоке. Каллиадес посмотрел туда и увидел падающую звезду, прочертившую след в ночном небе. Спустя несколько мгновений новые падающие звезды мелькнули у горизонта.
— Это предзнаменование, — сказал Тудхалияс, глядя на них. — Только хорошее или дурное?
— Такие огни были в небе в ночь перед тем, как мы разграбили Спарту, — ответил Каллиадес. — Для нас это оказалось хорошим предзнаменованием. Мы победили.
— В те дни ты был микенским воином, — заметил хетт. — Тогда, может быть, это хорошее предзнаменование для Микен.
Каллиадес выдавил улыбку.
— А может быть, это просто огни в небе.
— Может, — с сомнением отозвался Тудхадияс. — Говорят, Агамемнон — коварный враг. Это правда?
— Я служил ему почти всю свою воинскую жизнь. Он прекрасный стратег. Он выискивает слабости врага, а потом наносит удар в сердце. Никакой пощады. Никакой жалости.
— Тогда почему этот прекрасный стратег попусту губит жизни людей здесь зимой?
— Я сам задавал себе такой вопрос, — признался Каллиадес, покачав головой. — И не нашел на него ответа.
Хетт посмотрел на него.
— Может, ты задавал неправильный вопрос.
— А какой вопрос будет правильным?
— Он — человек риска или предпочитает осторожность?
Оба они помолчали. Потом хетт спросил:
— Дарданский флот собрался сейчас в Геллеспонте и наблюдает за вражескими флотами, так?
— Так.
— И Агамемнон ожидает, что мы сделаем именно это?
— Полагаю, да.
— Может, это как раз то, чего он добивается. Потому что если флот защищает Геллеспонт, он не охраняет Трою.
— Агамемнон не может напасть на Трою зимой, — сказал Каллиадес. — Из страха перед штормами, при недостатке припасов для войск. Вторжение — даже если оно будет успешным — не будет организованным. Не придет никаких подкреплений с юга или с севера.
Но Каллиадес еще не успел договорить, как по спине его внезапно пробежал холодок.
— Гектор и Троянская конница на юге, защищают Фивы, — заметил Тудхалияс, — а троянский флот небольшой, но Троя полагается на то, что ее защитят корабли Дардании. Эти галеры охраняют здесь проливы от атаки с севера. Если Агамемнон вторгнется на земли Трои сейчас, в разгар зимы, со всеми своими людьми и со всеми своими восточными союзниками, он застанет город врасплох. И, как ты только что сказал, ударит в сердце. Никакой пощады. Никакой жалости.