Падение Храма Соломонова
Шрифт:
– Ты знаешь об этом приказе? – ужаснулся император. – Так за мной и во дворце следят?
– А ты что думал, что я здесь все время в игры играю? Мы повязаны, как никто другой. Если мне придет скоро конец, обещаю, тогда придет он и тебе!
– Владыка! – вмешался в разговор Тит. – Мне не нужна эта должность. Тигеллин с ней хорошо справляется. Я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились, а тем более кто-то пострадал.
– Дело не в тебе, Тит. – сказал Нерон, яростно взирая на Офония. – Дело в том, что здесь есть человек, который явно не знает своего места.
Разговор прервал Гелий, который зашел в помещение:
– А-а, Тигеллин опять пытается показать, что он является повелителем мира!?
– А ты вообще
– Неужели, у нас сегодня плохое настроение!? – съязвил Гелий. – Какая досада, что я не вовремя пришел. Но ничего, думаю, что ты смиришься с этим, слабак.
Едва он успел договорить последнее слово, как на него набросился Тигеллин. Гелий ему не уступал и начал наносить ответные удары. Вбежавшие преторианцы хотели было их разъединить, но Нерон жестом приказал не вмешиваться. Тит впервые переживал за Гелия, надеясь, что тот все-таки победит. Но Офоний не зря был префектом, у него хватило сил на весь бой и, когда Гелий уже выдохся совсем, он его ударом в живот, а затем в лицо, сбросил в бассейн. Рабы быстро вытащили проигравшего из воды, а Тигеллин, как ни в чем не бывало, вытирая кровь с лица и немного задыхаясь, продолжил:
– Так ты отменишь свой приказ или мне переходить к жестким мерам?
Немного помолчав, император обвел всех глазами и ответил:
– Конечно, мой друг, о чем вообще речь! Тит уезжает в Палестину, а ты остаешься префектом.
Офоний поклонился и ушел, а за ним и преторианцы.
– Что же, твоя взяла. Я хотел оставить тебя в Риме возле себя, но вместо этого отправляю к иудеям. – произнес грустно император. – Тит, кроме квестора, ты готов к еще одному служению?
– Конечно, повелитель, что прикажешь.
– Я в прошлом году поставил прокуратором Иудеи Гессия Флора. Это аморальный человек. Его жена Клеопатра была подругой моей супруги Поппеи, и это она настояла на его утверждении на эту должность. Вместо того, чтобы успокоить нестабильную провинцию, он, наоборот, как мне донесли, способствует разбоям и грабежам, тем самым усугубляя положение иудеев. Ты должен будешь доставить наместнику провинции Сирии Цестию Галлу свиток с поручением. Прокуратор Иудеи подчиняется наместнику Сирии. Я бы мог послать послание и Гессию, но не хочу, чтобы он знал, что это я его хочу утихомирить.
– Почему? – удивился Флавий-Младший. – Ты же его можешь уже снять с этой должности, ведь императрица мертва.
– Конечно, могу, но он часто высылает сюда такие большие суммы, а мне надо строить дворец, ты же знаешь какой он дорогой, каждый денарий на счету.
– Но владыка, там может вспыхнуть бунт, начаться война!
– Нет, не может. Там стоят наши легионы, ничего не будет, иудеи всегда боялись силы, и они знают, что их ждет, в случае войны. – и Нерон улыбнулся.
– Когда мне отплывать?
– Я же уже говорил, после игр. Но, еще, я тебя жду послезавтра в сенате. Будет весело, обещаю!
Глава V
На 18-е апреля было назначено заседание сената по распоряжению самого императора, который мог воспользоваться своим статусом исполняющего обязанности Восстановленной республики (Princeps Senatus). Тит в белой тоге стоял на окруженном вигилами 62 Большом Форуме возле Курии Юлия – нового здания сената, строительство которого было начато еще при Юлие Цезаре, а окончено при Октавиане Августе, прямоугольного и высокого с колоннами ионического ордера, и внимательно наблюдал, как паланкины подносили к ступеням, ведущим к зданию сената. Между ступенями внизу находилась ораторская ростра. Из паланкинов выходили сенаторы разного возраста, одетые в белые тоги с широкой пурпурной полосой впереди (Latus clavus) вшитой в ткань, это являлось их особым отличие от всех. Сандалия с буквой «С» впереди свидетельствовала о принадлежности сенатора к первой сотне (centum). Император прибегал к праву (adlectio) и назначал сенаторов, но при этом соблюдалось правило – будущие сенаторы могли стать таковыми, лишь имея за собой выдающуюся военную или политическую карьеру, а также большое состояние.
62
Вигилы – полиция.
Сенаторы, не спеша, поднимались по ступеням наверх, где у входа их приветствовали привратники. Затем поднесли паланкин, из которого вышел сенатор Страбон и подошел к замечтавшемуся Титу:
– Приветствую тебя, Тит Флавий! А где твой отец?
– Приветствую, сенатор Гай Страбон! Он будет с Нероном.
– А ты чего не заходишь, кого-то ждешь?
– Да, я зайду вместе с императором.
– Тит. – начал довольно тихо говорить Страбон, – Как твоя сестра себя чувствует, я могу к ней прийти и поговорить? Твой отец сказал, что она приболела и сейчас в очень плохом состоянии и настроении.
– Сенатор, я думаю, что надо немного потерпеть, и тогда она сама тебе признается в любви, когда выздоровеет. – насторожено ответил Флавий.
– Благодарю за совет. Я надеюсь, что скоро Страбоны и Флавии объединятся на века, и мы будем самым могущественным родом в Риме. – и он, улыбаясь, пошел к зданию.
Наконец, из Триумфальной улицы появились педисеквы 63 , разбрасывающие цветы налево и направо, а за ними шли преторианцы, за которыми здоровые рабы несли десяток паланкинов, затем снова преторианцы и замыкали шествие рабы с цветами. Среди множества богатых паланкинов ярко выделялся лишь один. Все они охранялись, но этот паланкин особо. Золотые занавески, золотые жерди, которые несли на себе восемь рабов, без сомнения все означало то, что в ней был сам Нерон.
63
Педисеквы – рабы, идущие впереди своего господина и оповещающие его имя.
– Дорогу божественному императору и повелителю Рима! – кричали, впереди идущие, педисеквы.
Люди кругом отступали в сторону, освобождая дорогу. Несколько граждан восхваляли Нерона, многие молчали, а некоторые стали кричать:
– Убирайся вон, убийца матери, супруги и детей своих! Ты позор империи, да накажут тебя все боги мира!
И тут же вигилы попытались схватить бунтовщиков, но те изо всех сил сопротивлялись. Кругом жители делали вид, что не обращают на это внимания, тем самым ограждая себя от обвинения в сообщничестве. После непродолжительной схватки нарушители спокойствия были арестованы. Затем все сопровождение остановилось возле ростры и преторианцы сделали живой забор вокруг паланкинов. Из самого дорогого паланкина первым вышел с помощью рабов Нерон, который подал руку Спору. Из других вышли приближенные к императору, в том числе и Веспасиан. Тит, подойдя, поклонился цезарю и поцеловал ему руку, а затем, обняв отца, вместе со всеми начал подниматься по ступеням к сенату.
– Повелитель, уже арестовали Тразеа Пета? – спросил Флавий-Младший.
– Офоний должен знать, я как-то забыл про него. – равнодушно ответил Нерон.
– Я был у Пета на вилле, – сказал, подошедший к ним, Тигеллин. – и сказал ему, что это Тит фактически осудил невиновного человека, чтобы защитить дядю. Он ответил, что в подлости Флавия никогда не сомневался. – и Офоний, глядя на Тита, оскалился.
– Ты не прав, «префект». – с сарказмом вмешался император. – Тразея говорил и продолжает говорить про меня гадости, его надо арестовать и казнить!